– Вранье, ничего я не жду!

– Это у Вас от молодости и недопонимания...

– Какой, к черту, молодости?!

– Здесь, в аду, Вы – еше ребенок: находитесь тут недолго. Не беда, я Вас воспитаю! Одно из самых моих любимых высказываний: «Нет ничего прекраснее, чем воспитание человека». А перевоспитывать душу – еще лучше. «Мы вырастим молодежь резкую, требовательную и жестокую. Я хочу, чтобы она походила на молодых диких зверей». Вам в России удалось взрастить именно такое новое поколение.

– Чушь!

– Не скромничайте. Ваши «скинхеды» отмечают каждый мой день рождения – 20 апреля - нападениями на «лиц кавказской национальности».

– Это – отдельные отморозки! Наша молодежь, в основном, торговлей занимается, «капусту квасит». И просто «квасит»... Ну, еще рэкетом балуется, - начал вспоминать Ельцин то немногое, что знал о подрастающем поколении.
– Словом, сызмальства зарабатывает... как на Западе!

– Неправда!
– взвыл миллионный хор голосов из современных американских и европейских зон ада.
– Наша молодежь вовсе не такая, как в России!

Но Ельцин прислушивался к Западу только тогда, когда ему было выгодно, а на данный момент это было не так.

– Так пойдете воспитываться в «школу Адольфа Гитлера», герр Ельцин?

– Куда?

– Проект под таким названием был создан Леем, которому партия доверила организацию воспитательной системы. Путем создания «школ Адольфа Гитлера» для детей среднего возраста и «орденских замков» для более высокого образования мы воспитывали как профессионально, так и идеологически подкованную элиту, - пояснил Шпеер.

Ницше, как всегда, испортил ложкой дегтя бочку меда, любовно собранного фюрером:

– Характерно, что высокие партийные функционеры отнюдь не рвались отдавать своих детей в эти школы; даже такой фанатичный нацист, как гаулейтер Заукель, не позволил ни одному из своих многочисленных сыновей избрать эту карьеру. А Борман демонстративно определил туда одного сына – в наказание. Хотите возразить, герр рейхсканцлер?

Гитлер поморщился - однако от дискуссии воздержался:

– Подводим итоги. В любом случае – следовал ли герр Ельцин моим гениальным предначертаниям или поступал совершенно вразрез с ними – его деятельность разрушала Россию либо, по меньшей мере, создавала ей серьезные проблемы. Поэтому Железного креста I-й степени он достоин. Пусть награда найдет героя – с дьявольской помощью!

Главный орден Третьего рейха каиновым клеймом (или тавром на шкуре скотины) выжегся с невероятной болью на том месте души, где у ее земной оболочки когда-то билось сердце. На ее поверхности, и без того походившей на леопардовую шкуру благодаря сочетанию черных и белых пятен, Железный крест смотрелся особенно выразительно и жутко.

– Нет, не хочу!
– орал в бешенстве и негодовании ЕБН.

– Похоже на крик проститутки, которая поняла, что ей придется отработать «субботник» - обслужить целую бригаду бандитов или стражей закона бесплатно, - сформулировал компетентное мнение философ. Видимо, он хорошо подготовился к роли ельцинского гида, так как отлично изучил порожденные его эпохой реалии.

– Предлагаю Вам стать гаулейтером одной из оккупированных нами территорий адского Советского Союза, - торжественно предложил Гитлер.
– Я понимаю, Вы на земле руководили всей Россией, а здесь я предлагаю всего одну область. Но там Вы работали плохо, а тут придется трудиться как следует. Не бойтесь, мы все верим: Вы справитесь – и станете настоящим нацистским гаулейтером! Ведь задатки у Вас есть! «Человек растет вместе со своими задачами».

– Ты уговариваешь меня продаться Сатане таким образом? А Страшный Суд?

– У нас с Вами есть один любимый общий принцип: «Не бояться последствий!»

– Так то на земле было. Здесь я поумнел...

Гитлер хотел было дать ему отповедь, но вместо этого произнес:

– Прошу прощения, я должен отпраздновать свой 56-й день рождения...

Секретарша Гитлера Тройдель Юнге: «Самые важные сановники Рейха 20 апреля 1945 года пришли поздравить фюрера; они просили, чтобы Гитлер покинул Берлин и прибыл в группу армий «Юг» в Баварии. Он категорически отказался. Я в это время находилась вместе с другими секретарями в маленьком кабинете. Лицо фюрера было мертвенно-бледным. Он молчал. Он был похож на покойника. Мы осмелились переспросить его, действительно ли он хочет остаться в Берлине. «Конечно, я не уеду!
– сказал он.
– Я должен ускорить развязку или погибнуть».

Мы онемели от удивления. Впервые он говорил безапелляционным тоном, вслух сказав ту правду, о которой мы давно догадывались: он больше не верил в победу. Он потерял веру...

В последние дни я часто встречала фюрера, бродившего как привидение по темным лабиринтам бункера, молча пересекавшего коридоры, входящего в комнаты. В какие-то мгновения я спрашивала себя, почему он не положит конец всему этому. Теперь было ясно, что ничего уже не спасти. Но в то же время мысль о самоубийстве отталкивала. Первый солдат Рейха кончает с собой, в то время как дети сражаются у стен столицы. Я решилась задать ему вопрос: «Мой фюрер, не кажется ли Вам, что немецкий народ ждет, чтобы Вы стали во главе войск и пали в бою?» - «У меня дрожат руки, я едва могу держать пистолет. Если меня ранят, никто из солдат не прикончит меня. А я не хочу попасть в руки русских». Он говорил правду. Его рука дрожала, когда он подносил ложку ко рту; он с трудом поднимался со стула; когда шел, его ноги тяжело волочились по полу».