Громада океана выгибалась шершавой спиной навстречу небу, становясь густо-зелёной у самого горизонта; размеренно наваливалась на обрывистый берег, дробясь брызгами и обрывками пены. Нескончаемый шелест волн, резкие вскрики птиц и шум ветра — казалось, что больше ничего не существует в этом удивительном мире. Хотелось бесконечно долго сидеть вот так вот, на берегу и слушать эту вечную песнь природы, забыв обо всём на свете. И чем дольше я сидел здесь, тем явственнее чувствовал, как с каждым новым ударом волн о прибрежную гальку душа моя успокаивается, освобождаясь от всех печалей, от всех тревог и сомнений.

Но я знал, что это моё спокойствие не будет долгим. Случившееся два дня назад в Тяньгун — гибель ни в чём неповинных людей от рук наёмников какого-то Кроды — не могло быть простой случайностью. Теперь я понимал, что у нас на пути неожиданно появилась какая-то новая сила — неизведанная и жестокая, возможно, грозившая опасностью всему нашему делу. У этой силы были свои цели. Её действия были не слепы, и это особенно беспокоило меня. И осознание неожиданно изменившейся реальности омрачало всю мою радость от близости с природой.

Вместе с этим в душе появилась подспудная тревога за Юли. Хотя она и была сейчас в безопасности, в Шеньчжоу, под присмотром моих давних товарищей: Рэд Вана и бывших старателей, друзей Кулака, теперь можно было ожидать любых неожиданностей.

Мы с Девом до недавнего времени тоже думали, что находимся в безопасности, ожидая лишь открытого боя с врагом. Но кучка бандитов, тайно вырезав один из наших охранных постов, проникла в наш город, чтобы вершить своё чёрное дело. И мы оказались не готовы к этому. А ведь такое может повториться и в Шеньчжоу, может повториться в любом другом городе или посёлке! Что если Юли пострадает?

Мысль об этом была для меня самой тяжёлой. Я должен был находиться рядом с женой. Дев, конечно же, вызвался лететь со мной, но я убедил его в необходимости оставаться в Тяньгун и быть начеку. Друг согласился со мной, хотя я видел, как тяжело ему даётся это решение.

Преодолев большую часть пути по воздуху, я оставил свой гравиплан в безлюдной степи, в десяти километрах от Шеньчжоу. Осторожность никогда не помешает. Лучше появиться в городе под покровом ночи, ведь ищейки ОЗАР всё ещё снуют по селеньям Южного материка. В любом окрестном посёлке можно было наткнуться на доносчика, а цена за мою голову здесь была высока.

Я снова посмотрел на океан, плескавшийся внизу, под моими ногами.

«Искупаться? — промелькнула мысль. — Да, пожалуй, стоит!». До заката ещё несколько часов, и океаническая прохлада снимет усталость от пути по жаркой степи.

Я скинул с себя всю одежду, приборы и оружие, и стал спускаться по крутому берегу к воде. Ноги скользили по осыпающейся горячей гальке, порывы ветра обдували обнажённое тело, вновь заставляя почувствовать себя сливающимся с природой. Я зашёл в воду по пояс и бросился в набежавшую волну, отдаваясь воле всесильной стихии, чувствуя знакомый солёный вкус на губах.

Качаясь на волнах, то поднимавших меня к небу, то бросавших в пенные пропасти, я отплыл от берега метров на сто и повернулся на спину. Взгляд мой упёрся в низкое синее небо, подёрнутое прозрачной алой дымкой.

Нет, это было совсем не земное небо — бесконечно высокое, пронизанное солнечным светом, манящее своей ослепительной голубизной, за которой, казалось, скрываются далёкие неведомые страны и целые миры.

Небо Гивеи было чужим, тяжёлым и мрачным. Может быть потому, что сама жизнь у людей здесь была иной, чем у нас, на Земле?.. И эту жизнь нам необходимо исправить, нужно непременно помочь гивейцам изменить её к лучшему! Приложить все усилия, рвать жилы… а, возможно, и отдать свои жизни, но изменить!

И бунт против тирании не должен преследовать целью захват власти, ведь на смену старым всегда могут прийти новые проходимцы, у которых атрофировалась совесть, которые не испытывают сожалений и чувства вины… Пожалуй, одной веры в людей и воспитания здесь недостаточно. Гнилое человеческое нутро всегда может вырваться наружу. Уж это я знаю по собственному опыту!.. Значит, целью борьбы должен быть суд над провинившимися. Только так! Суд жестокий, но справедливый. А иначе не будет никакого воздаяния за прежнее, когда уже нельзя ничего исправить! Необходимо соблюдать равновесие, баланс сил. Недостойное действие всегда должно быть уравновешено противодействием…

Может быть, этот Крода не так уж далёк от истины? Ведь я, пожалуй, тоже мог бы убивать всех, кто причиняет страдания, всех, кто ложью ведёт людей в бездну жестокости, всех, кто учит убивать и разрушать, прикрываясь словами о человеческом благе. А таких за пятнадцать лет правления Чой Чо Рена скопилось безумно много.

Чой Чо Рен лишь усугубил моральную катастрофу, пережитую народом Гивеи за тридцать лет революции. Он лишь продолжил дело двух своих предшественников, не исправив их ошибки, а возведя ложь и лицемерие в норму, сделав их удобным инструментом для управления народом — массами, как здесь принято говорить.