У меня вот подозрение, что со мной так делали пару раз — стучится какой-то юзер, френдит меня, ну здравствуйте. Гляжу его журнал, а он удивительный: 10 записей на уровне школяра среднего разума, и, скажем, 800 френдов. Откель? А вот отсель. Через пару дней предприимчивый человек стирает меня из другов: не пригодилось. Его дело, конечно. Мое дело — отнестись к этому как к блядству начальной ступени, поведение мелкому и простительному, но все же не благому, по причинам вышеизложенным. Благородные доны так не балуют.

Давнее и в общем-то банальное наблюдение: если говоришь человеку мысль, до которой ему расти один год, он говорит тебе спасибо, он твою мысль, как правило, присваивает как свою, но если сказать то, до чего расти десять лет, если ему повезет — он назовет тебя «графоманом», «сумасшедшим», бякой и букой. Из недавнего: если кто-то говорит тебе мысль, из которой ты вырос год назад, хочется спорить, метаться, рваться, а если кто-то говорит то, что тебе казалось верным когда-то, давно, еще в 90-х — мило улыбаешься: хочется даже помочь милому и в целом неглупому человеку.

Среды гуманитарно-интернетные и среды гуманитарно-академические раздражают, но совершенно по-разному. В первом случае все мерзко, хамски, люди массово не уважают ни себя, ни других, но ощущение, что это болезни детства. При правильной модерации, а также санации, навигации и фасилитации порок исправим. Ты даже примерно представляешь, как именно. Болото, в котором бросает то в жар, то в холод, кругом какие-то ядовитые гады, кружат тучи мошки, но видишь потенциал, видишь «здесь будет город-сад» как возможность.

С точки зрения климата повседневности академические среды, пожалуй, более выносимы. Хотя бы тем, что там держится формальная вежливость. Но если брать академическую реальность (я сейчас о российских гуманитариях, а даже уточню: провинциальных, хотя подозреваю, что в столицах не сильно лучше), там одинокие огоньки каких-то симпатичных и разумных людей — посреди ледяной пустыни. И что делать с этим ухрябом, неведомо. Ну что можно сделать, к примеру, с Красноярским философским обществом? Ничего. Это даже умереть не может, ибо, есть подозрение, родилось уже мертвым. «Философы», «социологи», «доктора наук»… реальность каких-то зомби, коих остается предоставить самим себе в полагании, что это уже не имеет никакого отношения к миру живых. Без намека на реанимацию, вот чего важно.

Разве что ампутация. Но это не спасение организма ценой отрезания больной ноги. Это спасение здоровой ноги путем ее отрезания от больного тела. Было бы только, к чему эту ногу потом пришить.

Лучше немного стормозить, чем сильно погнать. Вот Галковский выложил впечатление о Красноярске в июле, хоть ездил в начале мая. Не прошло и лето, как я подумал, что же я думаю. То, что я писал в блоги galkovsky и hasisin было не столь законченное суждение, сколь поддержание разговора.

Напомним, что там Галковский поволок Астафьева за ноги с пьедестала «великого русского писателя», и не на постамент размером скромнее, а сразу в лужу: в частности, были сказаны слова «царь-дурак», «сумасшедший» и «графоман». Большая часть пришедшей постоять за правду публики стала лаяться уже за Астафьева. «Графоманом» и «дураком» был объявлен уже непосредственно Д. Е. Галковский. Дальше пошло выяснение, что все-таки надо скинуть с парохода современности — БТ или «Царь-рыбу». Точнее, что на этом пароходе и не плыло.

Все это демонстрирует грустную сторону нашего гуманитарного сообщества, именно сообщества, а какого еще? — не гопники же там лаялись? Непочтение к реальности, скажем так.

Зайдем к теме немного сбоку. Писатели имеют основания сильно позавидовать спортсменам: там невозможны споры, кто «лучше на самом деле». Выходят на ринг и быстро видно, кто лучше. Бойцам хватает на выяснение иерархии одной минуты, шахматисты уложатся в час. Писатели могут спорить до второго пришествия.

Но что изменится от того, что кто-то выскажется? В 90-е годы помню сюжет, люди с плакатом: «Ельцин грязная свинья, убирайся из Кремля!». Изменило ли это что-то в социальном статусе Б. Н. Ельцина, в жизненной его траектории? Скорее это что-то изменило в жизни тех людей, верно? И не в лучшую сторону.

Возвращаясь к писателям: у каждого именно такой статус, какой у него статус. Тавтология, зато верно. Теперь вопрос, в чем заключается статус писателя. Что там предмет понта и честолюбия, чем меряются. Не бумажками от государства «за выслуги перед», не деньгами. Если нужны феньки от государства или деньги, то занимаются другими делами, где более весомые и деньги, и феньки. Мера же достоинства писателя — его реальная аудитория, качество оной и количество.

Негативный отзыв отдельного человека значит не более страшную вещь, чем его равнодушие, считаются только отзывы «в плюс», причем реальные поклонники («я куплю следующую книгу этого автора»), а не вялые («можно читать, а… можно и не читать»).