Фурио:

— Обнаружен в Западном Голливуде, работает распорядителем в закусочной, грин-карта, все дела.

Рита:

— Если кто и хотел убить Криспина, то только сам Криспин.

Фурио:

— А в определенный момент и каждый из здесь присутствующих. В «Автоплагиаторе» он хорошенько по всем прошелся…

Рита:

— Правда глаза колет.

Фурио:

— Но только Криспину хватило бы злости убить человека. Себя в том числе.

Рита:

— В особенности себя.

Фурио:

— У каждого свой предел падения.

Я:

— Вы правда считаете, что это было падение? Но он лауреат многих премий. Благодаря ему мир обратил внимание на нашу национальную литерату…

Фурио:

— Премии — это литературная лотерея, паре. Премия не сделает тебя пилотом. А если по счастливой случайности ты и оказался у штурвала, вовсе не обязательно быть таким гондоном.

На сцену выходит третий стихотворец и начинает читать на тагалоге. Рубашка на нем такая же, плюс на голове повязан плетеный аборигенский шарфик. Его стихи оказываются переводами из Эмили Дикинсон. Он сердито выкрикивает каждое слово, правой рукой, как львиной лапой, акцентируя рифмы.

Я:

— А может, его беспокоило что-то, помимо творческого кризиса?

Рита:

— Знаете, с кем вам нужно переговорить? С Марселем Авельянедой. Если кто что-то и знает, то это он.

Фурио (ухмыляясь):

— Да, удачи тебе. Ты сначала попробуй его разговорить, а потом остановить его разглагольствования о том, каким никчемным писакой был Криспи.

Я:

— А вам нравится что-то из его произведений? Например, его шедевр — «Из-за те…»

Фурио:

— «Дахил Са’Йо»? Не хватает подлинности. Он не смог ухватить суть филиппинского характера.

Рита:

— Проблема этой книги в том, что при всех потугах стать новым словом в литературе на самом деле она весьма старомодна.

Фурио:

— Когда он честно старался добиться признания, мне он был симпатичнее.

Я:

— А «Европейский квартет»?

Фурио:

— Элитизм чистой воды.

Я:

— Трилогия «Капутоль» была довольно…

Рита:

— Ну что вы! Слишком манилоцентрично.

Я:

— А «Красная земля»? В конце концов, это книга про крестьян-марксистов…

Фурио:

— Слишком провинциально.

Рита:

— И спорно.

Я:

— «Просвещенный»?

Рита:

— Фу! Постколониальный мачизм.

Я:

— Полагаю, «Автоплагиатор» вам тоже не понравился.

Фурио:

— Это как раз было в тему.

Рита:

— И то только потому, что хуже некуда. Позлорадствовать мы все любим.

Фурио:

— Нет, сестренка. Криспин действовал от души и без оглядки. Но если уж собрался высказать всю правду сильным мира сего, важно, чтоб они не заскучали. Пусть лучше смеются.

Рита:

— Проблема «Автоплагиатора» в том, что это книга в большей степени о филиппинцах, чем для филиппинцев.

Фурио:

— Из тех книжек, что так любят американцы и так ненавидим мы. Мы должны писать для своих сограждан.

Рита:

— Согражданок.

Я:

— Почему ж тогда за границей ее никто не хотел издавать?

Фурио:

— А почему филиппинцев вообще так мало печатают? Вот потому же.

Я:

— Была ли у Криспина тайна, что-то, о чем он сожалел или…

Рита:

— Я же говорю — спросите Марселя. Когда еще в семидесятых распались «Пятеро смелых», Криспин сильно изменился. Из-за этого он и уехал в Штаты.

Фурио (глядя на выступающего поэта):

— Я-то всегда считал его скрытым педерастом. Они с Авельянедой были любовниками. Потому так и разосрались.

Рита:

— Довольно гомофобии! У нас всегда так, когда есть чему завидовать.

Фурио:

— Да брось! Даже свою кончину он срежиссировал в типично пидорской эстетике. Раскинув руки. Только креста и не хватало.

Рита:

— Или пентаграммы.

Фурио (хихикая):

— Вот это была бы тема.

Рита:

— Избитая тема. В каждом бестселлере есть пентаграмма.

Фурио:

— Чуешь зловещую закономерность? А ты свою душу заложила б?