Шрифт:
— Мои-то… хм… были более консервативные. К сожалению.
— У тебя здесь семья или ты просто приехал на время из Большого Яблока? — Произнося «Большое Яблоко», она сложила ручки, как в танце шимми.
— Нет, семьи нет. Приехал на время, да.
— А почему Нью-Йорк — это Большое Яблоко? И правда, что это город, который никогда не спит? Слушай, а ты куришь? Ну, сигареты то есть. Ха. Может, выйдем на улицу на минуту? В дождь красиво.
— А ты разве не на презентацию пришла?
— Не, я уже отстрелялась. Я пришла только к своему преподавателю поэзии. Не, ну не то чтобы… Ха-ха! Еще подумаешь, что я Лолита какая-нибудь.
— Ло-ли-та. Свет моей жизни, огонь моих чресел.
— Мм? Это типа цитата? В Атенео я тоже на писательском мастерстве. Папа, конечно, был в шоке. Но знаешь, как это бывает: читать мне нравится, так, может, писать тоже не скучно. Путь наименьшего сопротивления. Подожди, тебя-то как зовут?
— Да, прости. Я — Мигель. Мигель Астиг. Шутка.
Она сдержанно смеется. Я рассчитывал на большее. Мы идем к кассе, она расплачивается за книгу. Выходим, стоим под навесом. С углов беспрерывным потоком льет вода. Границы света и тени в прямоугольном пространстве создают ощущение, будто мы находимся в картине Эдварда Хоппера [127] . Сэди отдает мне книгу, вставляет мне в рот «Мальборо» и щелкает зажигалкой «Зиппо» с пин-ап-девицей на боку. Мне нравится курить, но как следует я никогда не затягивался. Поэтому, наверное, вопреки своей увлекающейся натуре, заядлым курильщиком так и не стал. Мне просто нравиться делать что-то, ничего при этом не делая. Но ей я говорю совсем другое:
127
*Картины американского художника Эдварда Хоппера (1882–1967), сдержанные, прохладные по тону и сравнительно небольшие по формату, проникнуты лирической меланхолией, поэзией пустых пространств или, при наличии человеческих фигур, мотивами одиночества.
— Знаешь… э-э… Сэди, Джон Чивер [128] уделял внимание деталям — в частности, как люди курят. В одном из интервью он вспоминал, как на похоронах его друга молодая вдова «курила так, будто сигареты были тяжелые». Мне это как-то врезалось в память.
— Да, круто, — говорит она.
Она пытается изобразить курение тяжелой сигареты, медленно поднося ее ко рту слегка дрожащей рукой.
— А ты в курсе, что имя Сэди…
— Ага, песня «Битлз». Только не пой. Я, кстати, довольна, что они распались. Иначе Джон не написал бы свои главные песни.
128
* Джон Чивер(1912–1982) — американский писатель, лауреат Пулицеровской премии; в его рассказах сочетается психологический анализ американского провинциального среднего класса и магический символизм.
— Да нет, я хотел сказать, что Сальвадор…
— Знаю. У него есть персонаж по имени Сэди. В «Европейском квартете». Моя мама его обожает. Она читала всю серию в последние месяцы беременности и прикололась от Сэди, какая она своевольная и дерзкая. Я почти уверена, что меня и назвали в честь этой распутницы. Когда я вылезала из утробы, то выла, как подстреленная собака. Папа, правда, говорит, что имя от «Битлз». Ну, по крайней мере, в честь святой меня не назвали. Бля, пардон. Я просто того… атеистка.
— Слава богу, — смеюсь я. — Меня «Мигель» вполне устраивает. Меня назвали скорее в честь пива, нежели в честь архангела. Как это: «Нет Бога, и Мария мать Его»?
Сэди улыбается и покачивает головой.
— Кто ж это? Сантаяна, по-моему, верно?
— Гитарист? «Ойе комо ва» [129] , — напевает Сэди.
— Нет, да бог с ним. Бог умер, да и был ли Он когда-нибудь? Ты наверняка еще и веган и кофе покупаешь только тот, что выращен свободными тружениками, без эксплуатации. А такое слыхала: «Компромисс — это когда все остаются недовольны»?
129
*Джордж Сантаяна (1863–1952) — американский философ-гуманист испанского происхождения; основные работы: шеститомная «Жизнь разума» (1905–1906), «Скептицизм и животная вера» (1923), «Последний пуританин» (1935). «Oye como va» («Смотри какая!», исп.) — композиция Тито Пуэнте, ставшая хитом в исполнении Карлоса Сантаны (альбом «Abraxas», 1970).
— Не-а.
— На самом деле у Криспина была девушка по имени Сэди. Сэди Бакстер, американский фотограф. У нее есть очень крутые работы, на самом деле. — Начинаю повторяться. — Можешь на самом деле посмотреть в интернете, набери «Сэди Бакстер». Он так сильно ее любил, что это подорвало их отношения. Красиво, на самом деле.
Она кивает и поджимает губки. Ей, вообще, интересно? Она куда милее Мэдисон. Она миниатюрнее, ее можно было бы схватить по-мужски в охапку и унести куда-нибудь. Кроме того, она, очевидно, более начитанна. Но, черт побери, почему я всегда западаю на девушек, с которыми у меня нет шансов?
— Бля! — Сэди встрепенулась, как будто кто-то кольнул ее сзади. — Не знаешь, который час? Я должна быть дома к ужину в семь.
— Без десяти семь. Интересный маневр.
— Как ты меня раскусил!
Она бросает сигарету и тушит, наступив модным шлепанцем с филиппинским флагом. Мой взгляд останавливается на ее ножке. Ногти аккуратно выкрашены в поросячье-розовый, ступня нежная, как у кролика, совсем не такая, как у Мэдисон. Я теряю дар речи.
Сэди ловит ртом мятный леденец.