Шрифт:
Пытаюсь увидеть что-нибудь сквозь сощуренные глаза. На столе стоит транзистор. Дениза, беззаботный мотылек, забыла его… а может быть, оставила специально. Что ж, очень мило. Пальцы нашаривают и поворачивают выключатель. Дьявольски веселый голос советует мне, какой пастой чистить зубы. Ложусь опять и слушаю дневную передачу для домашних хозяек. Один добропорядочный кот на протяжении двух тысяч эпизодов охотится за одной и той же дурой и никак ее не уломает. Ищу другую станцию, и мне сообщают, который теперь час. Полдня прошло, но надо еще как-то прожить оставшуюся половину. Вчерашнее освобождение… золотистая девушка на берегу. Я собирался с ней встретиться, но когда? Сегодня днем!
Иду в ванную, становлюсь под душ и намыливаюсь чьим-то пахучим мылом. Острая душевно-телесная мука просыпания переходит в тупую боль обычного для меня мрачного состояния.
Обратно в комнату иду голым. На полу валяется моя черная одежда. Я быстро надеваю на себя эту своеобразную защиту от света, застегиваюсь и выхожу на улицу.
Блеск летнего дня слепит тюремную птичку, да и жара слишком сильная для моего по-тюремному нежного тела. Свет и жар от размягченного асфальта под моими ботинками — и я начинаю постепенно свариваться в своей обтягивающей одежде. Я перехожу на теневую сторону и, стараясь держаться поближе к домам, продолжаю путь своей обычной шпанистой походкой. Я всегда так хожу, если только на хвосте не висят фараоны.
До университета я добираюсь на автобусе, а там с независимым видом, будто прогуливаюсь, иду в парк. Мне не раз приходилось проезжать мимо, и восемнадцать месяцев назад я тоже видел его через решетку полицейского фургона, когда меня везли во Фримантл, в тюрьму. Сооружение в порядке — зеркальный бассейн и башня с голубыми часами. Она сказала в четыре, а сейчас только два. Господи, здесь время движется еще медленнее, чем в тюрьме.
Я прохожу под аркой и пересекаю парк по направлению к спортивным площадкам. Несмотря на знойный день, юноши и девушки гоняют различной формы мячи. Я делаю попытку переключить внимание и ухожу к реке, но даже здесь спортивный дух утверждается гребцами, каждая их пора выделяет командный дух, когда они сгибаются или выпрямляются в своих длинных лодках. Господи, как это все напоминает наш приют в Свонвью.
Дома в испанском стиле, кремовые стены, оранжевая черепица и огромные спортивные площадки, спускающиеся к реке. Я вижу тощего, некрасивого ребенка, самого себя, слоняющегося по крикетному полю взад-вперед, он не в состоянии забыть клочка земли вблизи захолустного городка и беззаботных нунгаров, которым не был свойствен командный дух, но зато у них было сильно развито чувство преданности своим.
Ни облачка на небе, ни тени на крикетном поле, а они, когда стоит такая изнуряющая жара, должны играть в эту дурацкую игру. Она действует укрепляюще на здоровье мальчиков и забирает избыток энергии, которую иначе они обратили бы на более естественные цели.
Один подает мяч, другой отбивает, вратарь ловит, все, кто находятся на поле, исходят потом. Черт, как я ненавижу командные игры, и больше всего крикет. Но многие тамошние ребята относились к нему серьезно и обрушивали на меня проклятия, если я пропускал мяч или забывал ударить по нему, когда подходила моя очередь.
— Какая разница, кто выиграет? — спросил я однажды. — Это ведь только игра.
Они решили, что я над ними издеваюсь, поэтому я заткнулся и оставил их в покое.
Благословенное освобождение приходит с воплем сирены, спугивающим с церковной крыши голубей. Брат во Христе поднимается со скамейки в тени дерева, ребята тащат ворота, собирают биты и мячи и бегут в раздевалку.
Четыре ряда шкафчиков, каждый ряд выкрашен в свой цвет: красный, голубой, желтый, зеленый — цвет команды. У каждого мальчика свой шкафчик, который должен «стать предметом его гордости». Сбросив одежду и обернув вокруг пояса полотенца, мы бросаемся в душевую и строимся там в очередь. Лысый тучный «сэр» в свободном монашеском одеянии руководит представлением, манипулирует дверью и немало поработавшим на своем веку ремнем стегает без разбора и тех, кто медлит, и тех, кто спешит, — он выполняет свой долг перед богом.
— Быстрее, вы там. Следующий. Назад, умой лицо. Следующий. Следующий…
Две минуты под холодным душем. Потом намылиться. Потом опять под душ, смыть мыло. Наскоро обтереться — и на выход, стараясь увернуться от ремня.
Голубые, зеленые, красные и желтые сохраняют командный дух, построившись в четыре шеренги перед столовой. Замечание одному засчитывается всей команде, и команда после расквитается с ним. Не разговаривать. Не двигаться.
— Прекратите шептаться. Голубые сегодня первые. Марш.
Голубые входят гуськом, за ними — зеленые, желтые, красные, и тоже гуськом, вдоль стены. Каждый мальчик берет из стопки тарелку, ждет, пока ему нальют суп, потом идет на свое место и, стоя, ждет молитву.
«Благослови нас, о Господи, и дары твои…»
— Сесть!
Что же мы там пели?
Забери меня с собой, Мама, я хочу домой, Здесь тушенка, как клеенка, И батон здесь, как бетон.После чая посуду моют тоже всей командой, потом учебное время. Мальчики сидят под яркими лампами, склонив головы над книгами. Брат в черном, держа ремень наготове, шныряет вдоль рядов, чтобы вовремя воздать за лень и жульничество.