Тем временем начали собираться люди. Пришли родители Коро, друзья, родственники. Мать Коро принесла миску с едой — вареный ямс, таро, кукуруза, немного свинины. Завязался разговор.

— Сегодня он не должен был приходить, — начал кто-то.

Коро молча продолжал есть.

— Скажи хоть слово. Почему ты пришел сегодня? Сбежал? Ну скажи что-нибудь, — умоляла его мать. Молчание сына было ей невмоготу.

— Пусть поест сначала. Не торопи его, — попросил дядя Коро.

Мужчины жевали бетель, курили лугу и молча наблюдали за Коро. Когда тот кончил есть, Котени забрала пустую миску.

— Скажи, почему ты пришел сегодня? — спросил его дядя.

Коро чувствовал, что сейчас ему не уйти от ответа. Он мог промолчать на вопросы жены, матери, сестер, но дяде нужно ответить. Не уважить старшего — позор.

— Выставили меня, — медленно произнес он.

— Выставили? — удивленно переспросил дядя. — В чем же ты провинился, что тебя…

— В чем твоя вина? — вторила ему встревоженная мать Коро. — Неужели тебя посадят в черный дом? Что ты натворил, если за тобой придут черные люди [23] ? Говори!

— Мама, ну что я мог натворить?

— Тогда объясни, почему ты здесь.

— Эти белые могут посадить в черный дом любого из нас из-за пустяка, — сказал дядя.

— Дядя, я ни в чем не виноват. Просто белая женщина рассердилась и выгнала меня.

— За что же она рассердилась?

— Дети разбили такое стекло, в котором люди видят самих себя. Оно стоит в комнате, где спят их родители. Если бы вы знали этих белых ребятишек! Как только они шею себе не свернут, когда играют. Сорванцы! Они и разбили эту штуку. А матери наврали, будто разбил я, когда прибирал комнату. Чтоб они подавились своими лживыми языками, чтоб все кости переломали в своих дьявольских играх! — Коро помолчал, потом продолжал. — Пришла их мать и как стала кричать на меня! Я не все понял. Но ругалась она крепко. А потом выставила меня.

— Все белые одинаковы, — сказал кто-то. — Стоит чуть провиниться, а они уже гонят тебя в шею. И не слушают никаких оправданий.

— Почему же ты не сказал, что разбил вовсе не ты? — удивилась сестра Коро.

— Посмотрел бы я, как ты сказала. Как бы ты вынесла ее ругань, — иронически заметил Коро.

— А что сказал ее муж? — поинтересовался дядя.

— Ничего, жена ему и слова вставить не дала. Он лучше нее, но она в спорах всегда берет верх.

— Значит, он не заступился за тебя?

— Пытался, но с женой ему не сладить.

— Будь я на его месте, я бы отхлестал ее по губам за бранные слова.

Теперь все стало ясно. Можно расходиться по домам. Уже смеркалось. Мать Коро немного задержалась.

— Хорошо, что ты вернулся, Коро. Взгляни на свою жену, подумай о ребенке. Если бы ты ушел на заработки, кто бы остался с женой и ловил для нее рыбу? Твой отец уже стар. Хорошо, что ты вернулся. А этих белых никогда не поймешь. Помнишь, на прошлой неделе ты рассказывал о том, что у них есть. Ты так их хвалил. А сейчас где твой восторг? Оставайся тут, сынок, береги жену, лови рыбу, ходи на охоту… Ладно, я, пожалуй, пойду, а то ночь что-то темная, луны не видно.

Ночь действительно выдалась темная, на небе ни звездочки. Котени сняла со стены лампу и зажгла. Потом поставила посреди циновки. Темная ночь. Кругом тихо. А на душе неспокойно. Коро сидел, прислонившись к стене. Котени глядела на огонь. Коро думал о белых людях, потом вдруг вспомнил о налоге… Налог… налог… где же взять денег?

— Посмотри, отец, что это там, между Лоу и Балуаном? — спросил я. — Огромный костер? Дым такой густой, черный!

— Может, жгут лес жители Балуана? Но только я ни разу в жизни не видел там дыма, даже когда совсем нет ветра и море похоже на разлившееся масло.

— Нет, отец, дым поднимается из самого моря, не с Лоу или Балуана, даже не очень близко от них!

Мы смотрели на дым до конца дня, пока не стемнело, но он так и не исчез, даже стал красноватым, и теперь от него в разные стороны летели звезды. Все в деревне встревожились — ведь такого еще никто никогда не видел.

Только через несколько лет, уже в школе, я узнал: то, что я видел тогда, называется подводным вулканом.

Таких ярких событий в моем раннем детстве было немного. Все годы до того, как меня отправили в школу, мы жили на нашем острове спокойной, неторопливой жизнью. Мы, дети, играли в свои игры столько, сколько нам хотелось.

«Эй, ребята, пойдемте играть в чемак!» — крикну я, бывало, своим приятелям. «Пошли», — отвечают они, и мы гурьбой отправляемся к деревне Копал. Иногда второпях мы забывали взять с собой топор или нож, и кто-нибудь вдруг вспоминал и говорил: «Эх вы, идете, а нож с собой взяли?» И мы посылали назад, в деревню, самого маленького. «Кусуман, — говорили мы, например, — иди домой и возьми нож у своей матери». Малыш не хотел идти и начинал хныкать, но мальчишки постарше грозили: «Пойдешь, Кусуман, или нет? Если не пойдешь, изобьем тебя и отправим домой совсем».