Я не буду плакать. Я не хочу плакать. Я послала сына хозяйки за газетами. Он принес мне их. Во всех газетах фотографии Гарри.

Все это как сон, может быть, это и есть сон. Фотографии все смазанные, и он ничуть на себя не похож. Я не стану смотреть на них. Лучше выпью бренди, а потом встану и пойду в ателье.

Мне как-то не по себе. Может быть, это из-за вчерашнего. Я помню только, как вышла из ресторана, а что было дальше, не знаю.

Гарри мертв! Я плакала, когда умерла Бесси, но о Гарри я не плачу. У меня нет такого чувства, что он умер. Я вообще ничего не чувствую и, наверно, никогда уже больше не смогу ничего чувствовать.

Кто-то говорил мне о смерти. Да ведь это Гарри и говорил! Что он сказал! «Умереть — это удивительное приключение!»

А как же я? Что мне делать? Я жива, что в этом удивительного? Я спокойна, даже странно, до чего я спокойна. Вот это и правда удивительно!

Может быть, я из тех, кто вообще не способен глубоко переживать? Ведь бывают же такие люди, которые ничего не чувствуют.

Но раньше-то я чувствовала. Как давно это было… В Девоншире, я лежу на песке, а Гарри говорит мне:

— Ты любишь меня, Линда?

— Не знаю, — сказала я, чтобы подразнить его.

Тогда он взял меня на руки и понес в воду. Я была одета, поэтому закричала, чтобы он немедленно отпустил меня.

— Тогда скажи, что любишь меня.

Но я не говорила, хотя он и грозился бросить меня в море.

— Ты противная ледышка, — сказал он наконец.

Он бросил меня на песок и побежал по пляжу далеко, далеко.

Я кинулась за ним, крича и задыхаясь, но догнать его не смогла.

Тогда я села, задохнувшаяся, разгоряченная, почти в слезах, и так и сидела, пока он не подошел ко мне.

— Жалеешь теперь, что не сказала? — спросил он.

— Я люблю тебя! Люблю тебя! Люблю! — сказала я, и мы кинулись в объятия друг к другу, и все опять стало хорошо.

Я любила тогда Гарри с таким чувством, с такой страстью! А теперь его нет, и я больше ничего не чувствую. Я не могу его догнать, у меня нет сил, я больше ничего не могу…

Бренди жжет огнем мои внутренности. Я спокойна, я тверда и спокойна.

О Господи! Как болит голова, прямо раскалывается — никогда у меня не было такой головной боли!

Что-то должно случиться сегодня. Но что? Не помню! Мне снился Гарри, будто он скоро вернется… Но он не вернется, он больше никогда не вернется — он мертв, его больше нет.

О, как мне плохо, я совсем больна. С чего бы это? Вчера что-то случилось. Что? Никак не могу вспомнить. Мозги как ватные, и ужасно болит голова.

Сейчас я должна встать, раздвинуть шторы и идти в ателье… Ах, вспомнила! Сегодня я никуда не иду — мы вчера договорились, что сегодня я на работу не выйду.

Но почему? Как это досадно ничего не помнить! Хотела бы я сейчас заснуть и видеть во сне Гарри. Ох, как болит голова! Уж не шампанское ли вчерашнее действует? Да нет, шампанское было как шампанское, если бы что не так, я бы заметила.

Что же я должна сделать сегодня? Я кому-то что-то обещала. А что обещала? Наверно, что-то важное, потому что я тогда еще подумала про себя: «Я совершаю очень важный поступок».

А, не имеет значения. Зато потом мы пили много бренди, чтобы это отметить. Я же знаю, что это было что-то важное, потому что кто-то все время повторял: «Ты в этом не раскаешься, я тебе обещаю, ты никогда не раскаешься, никогда не пожалеешь, что согласилась…» А потом мы пили еще и еще. Почему у меня такие горячие руки?

Я должна встать… мне пора вставать. Но я не могу оторвать голову от подушки. А у меня сегодня очень важное дело.

Я вижу что-то белое на кресле — что это такое? Что-то белое, и серебряная отделка… А, я знаю! Это белое с серебром платье. Ведь я была в нем вчера.

Мы так веселились, пили, танцевали, а потом все поехали домой в машине Пупсика.

Да, я помню кое-что. Помню, как Пупсик спросил:

«Где твое кольцо с сапфиром, Линда?»

А я сказала:

— В закладе!

Кажется, он рассердился, а может быть, и нет, не помню, что он потом говорил. Вообще-то я не хотела признаваться, но зачем-то сказала.

Я очень хорошо помню, как я ответила ему: «Оно в закладе!» И все засмеялись. Наверно, они подумали, что я пошутила.

Кто-то открывает дверь. Кто бы это мог быть? Клеона! Я скажу ей, что у меня болит голова. Она даст мне бренди, и мне не нужно будет вставать.

Она раздвигает шторы. Славная моя Клеона, как это мило с ее стороны — навестить меня!