А потому, что мне наплевать, потому, что я пьяна.

Я должна остановить Пупсика, я должна поговорить с ним. Только надо подождать, пока мы обгоним вон ту машину. По этой дороге трем в ряд не проехать.

Боже! Осторожнее — куда же ты?.. Что ты делаешь, берегись!

О Гарри, мой Гарри!..

Я здесь уже месяц — это кажется невероятным, потому что первые три недели я не помню вообще. В первое утро, когда ко мне вернулось сознание и я вспомнила, что произошло, я спросила:

— Сестра, как давно я здесь?

— Сегодня три недели, — ответила она.

Я подумала, что она, вероятно, шутит, а она добавила:

— Вы были очень больны, леди Глаксли.

— Это из-за несчастного случая? — спросила я.

— Да, и еще воспаление легких, но сейчас вам больше не следует разговаривать, постарайтесь заснуть, если можете.

Рука у меня еще забинтована, но рана на лбу заживает прекрасно, и кровоподтеки на теле постепенно бледнеют.

Со вчерашнего дня я чувствую себя нормально. У меня появился аппетит, что, по словам сестры, всегда добрый знак, и я стала задавать вопросы о случившемся и спросила, где Пупсик.

Сестра мне не ответила, поэтому сегодня утром я настояла на встрече с доктором и добилась от него истины.

Доктор — шотландец — очень славный человек, и сестра говорит, что ни один специалист в мире не сделал бы для меня большего. Меня доставили со сломанной рукой и с высокой температурой, так как развивалась пневмония.

Он предположил, что я где-то сильно промокла и простудилась, но не лечилась, и в результате получила осложнение.

Пупсик же отделался лишь легким сотрясением мозга и несколькими царапинами.

Удар пришелся с моей стороны, и я ничего не помню о катастрофе, кроме собственного пронзительного крика в момент столкновения.

К счастью, больница оказалась поблизости, а то бы я истекла кровью, а самая большая для меня удача, что в больнице нашелся блестящий специалист, доктор Макгрегор.

Он очень близорук, и, когда я спросила его, как все произошло, он стоял, мигая сквозь толстые стекла очков, и несколько мгновений длилось неловкое молчание.

Я поняла, что что-то не так и он явно нервничает.

— Я хочу знать правду, доктор Макгрегор, — сказала я. — Я чувствую себя сегодня намного лучше и вполне в силах услышать все, даже самое худшее. Я хорошо спала и плотно позавтракала — можете спросить сестру, — так что выкладывайте!

— Все это очень неприятно, леди Глаксли, — ответил он, — чрезвычайно неприятно, и мне очень жаль, потому что здесь в какой-то степени моя вина. Вы были в бреду и все время звали кого-то. Я предположил — скорее всего по недомыслию, — что вы зовете вашего мужа. Я пошел к нему, убедился, что он почти не пострадал, а только находился в шоке, несколько царапин не представляли серьезной опасности. Я сказал ему, что вы зовете его, и он сразу же выразил желание увидеть вас и успокоить, насколько это было возможно. На моем опыте часто случалось, что больных в возбужденном состоянии успокаивало присутствие близких людей… Так вот, я привел его к вам в палату…

Я не смогла удержаться от смеха.

— Бедный Пупсик! — сказала я. — Ведь я звала Гарри?

Доктор Макгрегор утвердительно кивнул.

— Да, вы все время говорили о каком-то приморском местечке, где вы были с ним… вспоминали… ну… что вы пережили когда-то. Я сразу же понял, что я натворил, и настоял, чтобы лорд Глаксли ушел. Но, боюсь, было уже поздно — он ужасно расстроился. Он назвал мне себя, и я тут же связался с его родственниками.

— Они приезжали?

— Да, и, простите меня за откровенность, леди Глаксли, по правде говоря, они были неприятно поражены известием о вашей свадьбе… но я полагаю, это вам известно.

— Нет. Видите ли, доктор, надо сказать, что на самом деле я мало что помню о своей свадьбе. Думаю, я была все это время… не в себе. Во всяком случае, я была пьяна… Да, ну и положение! А что, Пуп… я хочу сказать, мой муж ничего не просил мне передать?

— Он оставил вам письмо. Я должен был передать его вам, когда вы поправитесь. А его отец, лорд Марленд, оплатил ваше пребывание здесь по сегодняшний день.

— Очень любезно с его стороны, — сказала я. — Можно мне взглянуть на письмо? Не беспокойтесь, оно чрезмерно не взволнует меня.

Несколько неуверенно доктор Макгрегор достал из кармана письмо.

Оно было написано знакомым мне нетвердым почерком и, очевидно, в сильной спешке, возможно, как раз в тот момент, когда за ним явилась его семья.

« Я понимаю теперь, какой я слепец. Вы были в «Шлюпе» с Гарри Рамфордом в тот день, когда я приезжал туда. Мне больше нечего сказать, кроме того, что чем скорее мы получим свободу друг от друга, тем лучше. Пожалуйста, дайте мне знать через ваших поверенных, как только поправитесь.