Что было дальше, Андре вспоминал потом с восторгом и ужасом. Не он направлял лезвие наконечника. Наконечник управлял им. Раскроенные черепа, рассечённая плоть, вскрытые рваные края стальных доспехов, беззвучно раскрытые рты, кровь, заливающая полы и стены.

Он не слышал ни криков, ни топота сапог настигаемых им врагов. Всё происходило быстро, безжалостно, сливаясь в страшную картину побоища.

А потом было безумие. Горячей волной оно захлестнуло разум Андре. Ярость в груди разгоралась, как пожар, заливая лавой бешенства сердце Мерона. Он крушил стены и дубовую мебель, книжные шкафы и полки, дверные полотна и камни, пока свечение стали медленно не угасло, оставив в ладони холодное жжение.

Андре пришёл в себя. Напряжение пружины и огонь безумия оставили его. Он осмотрелся вокруг и с удивлением увидел: тела, лежащие на полу, обломки дверей, столов, полок, осколки глиняных черепков, кровь, заливающую каменные плиты. Ему стало страшно. Наконечник лежал в руке, отсвечивая малиновым оттенком с примесью серебра. Андре воткнул его в пол, отодрал от него ладонь. На коже чёрным шрамом дымился ожог. Но больно почему-то не было. Шрам постепенно бледнел, превращался в шов, а тот, в свою очередь, через минуту исчез без следа. Сталь постепенно приобретала свинцовый цвет. Мерон дотронулся до наконечника. Железо ещё вибрировало, но не прилипало к руке.

«Вот она – тайна копья, - Андре вытащил наконечник, сел у стены и положил его рядом с собой. Сталь внушала ему отвращение и ужас.
– От него нужно избавиться, и как можно скорее», - эта мысль показалось ему забавной. Ведь сталь – собственность Ордена, и никто не вправе решать судьбу реликвии.

Хотя необыкновенные свойства наконечника и спасли ему жизнь, но Мерон ясно сознавал, что при определённых условиях наконечник является не только реликвией. Соприкасаясь с яростью и чувством самосохранения, эта вещь - страшное оружие. И кто знает, каковы действительные размеры мощи и силы, заключённых в наконечнике.

«Выбросить нельзя, зарыть в землю - тоже. В будущем кто-то обязательно найдёт его», – с горечью подумал Андре. Он подобрал наконечник и вновь привязал его к бедру.

«Надо не сидеть мишенью в замке, а искать посвящённых!».

Отбросив в сторону размышления о содеянном, он встал и пошёл в свою комнату собирать вещи, и вдруг… вспомнил…

– Боже мой! – прошептал он похолодевшими губами. Ведь здесь есть тайник, в котором хранилось письмо отца. Оно спрятано в стене, между камнями ограды замка.

«Как я мог забыть про него?

Он выбежал во двор, перелез через ограду и пошёл вдоль неё, отыскивая знак. Камни стен были залеплены жидкой грязью, и Андре в одном, только ему известном месте голой ладонью начал счищать быстро замерзающую снежную корку.

Вот она, плита с еле заметным, стёршимся от времени маленьким крестиком, нанесённым осколком кирпича. Он стал расшатывать известняковую пластину, потом, захватив ее с двух сторон обеими руками и срывая ногти, рванул на себя. В швах хрустнул лёд вчерашних дождей, и плита упала к его ногам. В углублении лежал кожаный мешочек. Андре окоченевшими, негнущимися пальцами распустил тугой узел промасленной бечевы и запустил ладонь внутрь. Но вместо бумажного свитка, в который он когда-то скатал письмо, на свет появился кусочек пергамента.

Напрягая зрение в темноте, Андре удалось прочесть: "Лондон, Тампль, первый день месяца, два часа пополуночи".

«Ну, наконец-то. Весть! – подумал Мерон. – Цена этой записки - потраченное время в попытках отыскать хоть какие-то следы посвящённых… и отнятые жизни десятка человек, убитых там, в замке».

Мерон спрятал пергамент в складках одежды.

«Только, - он на мгновение замер, - кто заменил письмо отца на записку Приората? Значит, наставники каким-то образом догадались о моём тайнике или... с самого начала держали меня под постоянным наблюдением?»

– В искусстве шпионажа им нет равных! – Эта произнесённая вслух мысль вывела его из оцепенения.

Странное чувство обиды, смешанное со злостью на себя и с уважением к посвящённым, шевельнулось в душе Андре.

«Ладно, все пустое. Оставим утраченные иллюзии и упрёки детям», - он повернулся спиной к ограде, миновал угол стены и оказался на подъездной дороге к замку.

Чуть дальше, в самом конце тропы к ветвям клёна, ещё сохранившим свои золотисто-багряные листья, были привязаны лошади. Они жались друг к другу и отворачивали морды от ветра и снега. Андре подошёл и протянул к продрогшим животным руку. Рослый конь под кавалерийским седлом доверчиво взял губами воздух с открытой ладони. Мерон отвязал его, быстро осмотрел подпруги, бока, провёл рукой по крупу, заметил два пистолета, спрятанные в чехлах по обе стороны седла. Он похлопал коня по шее и повёл его к замку. В конюшне снял седло, вытер пучками старой соломы спину и живот лошади, набросил попону, потом вынес из замка несколько кусков хлеба и бросил в ясли. В колодце набрал ведро воды и поставил перед конём. Тот понюхал, кося блестящим чёрным глазом, благодарно фыркнул и стал осторожно пить, время от времени поднимая голову и роняя в руку Андре хрустальные холодные капли.