«Не бывает реликвий без клубка и нитей, держась за которые находишь выход из тупика. Быть может, средства, те, что я использовал всю свою жизнь, были недостойны задач, которые я ставил перед собой? А, может быть, denarius sequestrum [113] , которые я платил судьбе за посвящение в тайну тамплиеров, были слишком малы? Впрочем, несколько отлучений от церкви за пятнадцать лет и проклятия Святого престола - достаточная цена за приобщение к тайнам».

Внезапно в его уставшую голову пришла идея, которая ему понравилась. Он давно мучился мыслью, как поступить с реликвией храмовников. Возвратить Ордену или оставить в каком-нибудь тайнике до лучших времён? До дней, когда сойдутся в одной точке предсказания пророков и мыслителей древности. Когда вновь открытые средства и методы будут достойны заявленных целей. Явится Мессия, разум и чувства которого смогут проникнуть в суть вещей. Только для него будут открыты коды и тайны писаний, проявятся зашифрованные послания в свитках мёртвых и живых.

Он взял лист дорогого прочного тонкого пергамента, ножом очистил гусиное перо, обмакнул его в плошку с краской, получаемой арабами из плодов индигоферы [114] , и стал писать…

Поток жизни – бурная река. Покинув утробу матери и войдя по воле Господа в реку бытия с первым криком, с первым вздохом - нельзя повернуть назад. Далеко впереди, скрытый туманом неизбежного, маячит берег. Это может быть пристань покоя и полного забвения - или путеводная звезда для других: отчаянных и смелых, фанатичных и благочестивых, одержимых высшими целями и наследующих истины. И только пророков, постигших тайну бессмертия духа, только подвижников, провозгласивших нетленными ценностями вещи высшего порядка, чем золото и власть… Только жертв несправедливой жестокости и людского пренебрежения, уносящих с собой в могилу секреты реликвий, оставленных Богами, река несёт через времена забвения, не давая закончить свой земной путь. Они остаются с нами исполинскими призраками, смущающими наш разум на страницах пока ещё не написанных или невостребованных фолиантов, в старых свитках, пылящихся на полках в скрипториях монастырей, в песнях менестрелей и бардов, в легендах, рассказываемых старыми монахами на пороге перехода в мир иной. Но всё же, раз мы вошли в поток, надо плыть…

13 октября 1307 г.

Тяжёлые удары в массивные из валлонского дуба (Quercus aegilops) [115] ворота замка Тампль разбудили привратника - старого худого однорукого солдата, ветерана восьмого крестового похода. Потирая уцелевшей ладонью шрамы, оставленные стрелами мамлюков, он вспомнил недобрым словом так и не завоёванный Тунис, султана Бейбарса, его соперников в Передней Азии, бездарных предводителей крестоносцев: короля Людовика IX , короля Тибо Наваррского, графа Артуа и Карла Анжуйского. Никому из них не удалось одержать победу над мусульманами.

Тем временем колокол крепости пробил шесть раз, давая знак монахам, что Господь послал им новое осеннее, полное свежести утро, что пора посвятить начало дня молитве. Вот уже неделю звук меди казался монахам особенно тревожным и зловещим. Последнее время в замке ложились поздно. Братья укладывали какие-то вещи, завёрнутые в старое тряпьё, увязывали тюки и ящики, как будто готовились к очередному военному походу.

Вечером, когда темнело и остывающее солнце пряталось за недостроенным собором Нотр-дам де Пари, прибывали верховые - кто-то в одиночку, некоторые группами. Не проходило часа, как они, едва перекусив в трапезной замка, сопровождаемые сильной охраной, вновь выезжали за ворота и скрывались в чёрных колодцах ночи. Они увозили притороченные к сёдлам тяжёлые кожаные мешки. Что в них было - привратник не знал, да и не хотел знать.

Он надел стоптанные, видавшие виды сапоги и, шаркая негнущимися кривыми ревматическими ногами, отходившими своё на длинных каменистых дорогах Востока, побрёл к воротам. Повторные удары гремели не переставая, заглушая недовольные крики стучащих.

– Кого нам Господь послал в такую пору? Стучат и стучат! Только беспокойство лишнее от вас, - недовольным охрипшим голосом пробормотал старик. Однако он не торопился отодвигать засов узкой калитки.

– Открывай! Приказ короля! – Прочность ворот испытывали уже не кулаки, а древки алебард.

– Никого не велено пускать. Замок ещё спит.
– Старик усмехнулся и приложил ухо к двери.

– Открывай, монах, а не то хуже будет, - голоса звучали всё нетерпеливее и грубее.

– Сейчас, сейчас, уж вы потерпите малость. Доложу, как заведено у нас, сержанту - а он уж решит, пускать вас или нет.

– По мне, что король, что папа Римский - порядок есть порядок, - не слушая более непрошеных гостей, привратник поспешил в караульную комнату. Но там все были начеку. Часть ночного дозора поднялась на башню. Солдаты через бойницы рассматривали небольшую группу вооружённых людей, заряжая балестры [116] . Сержант уже успел предупредить магистра о визите незнакомцев и быстрым шагом возвращался к воротам.

– Иди, отец, спрячься куда-нибудь и не высовывай носа. Ты своё отвоевал.
– Он хлопнул ветерана по спине и подошёл к воротам.

Снаружи всё стихло. Тамплиер приложил ухо к калитке. За чёрными от прикосновения множества рук досками слышались голоса… Совещались, что делать дальше.

Ещё один, на этот раз звонкий и резкий, удар потряс ворота. Грохот железа о дерево дал понять сержанту, что гости взялись за дело всерьёз. В ход пошла секира. Кто-то принёс с собой это оружие рыцарей и умел им пользоваться.