Снова наступило молчание.

— Иван, я думаю, не уехать ли мне, может, она, узнав, что меня нет, скорее согласится на свидание?

— Может быть… уезжай… не потому, что ты мешаешь ей вернуться в дом, а… потому что теперь мне уже никто помочь не может, я поглощён одною идеей и не могу быть справедливым и добрым… Прощай и прости…

— Бог с тобою, в чём прощать?.. Я пойду собираться, не забудь, что я недалеко, в имении, чуть что — пришли телеграмму, я на другое же утро приеду.

Брать и сестра обнялись, поцеловались и вечером Анна Сергеевна уехала. Иван Сергеевич всю ночь ходил, ходил по кабинету, составляя свой план.

На другой день, высмотрев ещё заранее, что двор дома, в котором жила теперь жена его, проходной, и вторые ворота выходят на Моховую, он около трёх часов, соображая, что это был обыденный час её прогулки, подъехал в маленькой, так называемой докторской, каретке в одну лошадь к соседнему дому и велел кучеру сидеть так, как если бы карета стояла пустая у подъезда, и, откинувшись в глубину, ждал.

Ровно в три Вавилов увидал шедшего с противоположной стороны Веретьева, который, не обращая внимания на каретку, вошёл в ворота соседнего дома.

Прошло ещё полчаса, и на тротуаре появилась Марья Михайловна в элегантном сером туалете, с опущенной вуалью, под руку с офицером.

Сердце Ивана Сергеевича забилось, кровь волной хлынула в грудь, сжала горло, зашумела в ушах и снова отхлынула; пальцы рук похолодели, инстинктивно он глотнул раза два слюну, чтобы промочить пересохшее горло, и, допустив жену почти поравняться с дверцей кареты, открыл её и стал на тротуаре перед шедшими. Марья Михайловна метнулась в сторону, ахнула, Веретьев побледнел и машинально опустил руку, на которую опиралась молодая женщина.

— Вы поедете со мною! — с трудом, хриплым голосом проговорил Вавилов, крепко взяв жену за руку.

— Вы с ума сошли!.. Я — с вами? Оставьте меня!

— Если вы будете кричать, если будете биться, я не выпущу вас, и — хотите, мы все втроём отправимся в участок, откуда вас уже с полицейским в этой же карете препроводят ко мне.

— Николай Александрович, да что же это? — голос Мани упал, она растерялась.

— Милостивый государь, это насилие! — Веретьев сам не сознавал что говорил, но Иван Сергеевич даже бровью не повёл в его сторону.

— Мне нет другого выбора заставить вас выслушать меня, притом со своею женою я могу говорить только дома. Едете вы?

Всё ещё держа Маню за руку, он сделал шаг к карете.

Как ни пуста была улица при начале разговора, вышедшая из лавки женщина остановилась и, перекинув через руку длинную бороду зелёного лука, подошла к экипажу; остановился какой-то чиновник с портфелем, с противоположной стороны подходил дворник.

— Montez, montez, si vous ne voulez pas avoir un scandal [17] , - сквозь зубы проговорил Николай Александрович и, обращаясь к спине Вавилова, громко произнёс. — Завтра к вам для объяснений я пришлю двух товарищей!

Не получив ответа, он повернул и быстро зашагал от них.

Марья Михайловна, едва передвигая ноги, с помощью мужа села в карету. Едва Иван Сергеевич захлопнул за собою дверцу, как кучер натянул вожжи, и лошадь, к разочарованию собравшейся кучки, взяла размашистой рысью и экипаж быстро скрылся ив глаз.

Ни муж, ни жена не находили слова. Она замерла, отбросившись в угол кареты, сосредоточив всё злобное внимание, чтобы сжаться в комок, не дотронуться даже платьем до мужа; он сидел тупо, широко, опустив голову, тяжело дыша.

Не прошло десяти минут как каретка остановилась. Выбежавший швейцар отпер дверцы и глупо оторопел при виде Марьи Михайловны.

Вавилов вышел первый, жена выпрыгнула, не дотронувшись до его руки.

На поданный в квартиру звонок Даша открыла дверь, ахнула и исчезла.

Иван Сергеевич, войдя в прихожую, подошёл к выходной двери, повернул в ней ключ и положил его в карман.

Шляпа, накидка, перчатки Марьи Михайловны полетели на пол, молодая женщина, дрожа, сорвала с себя всё и бросилась в зал. Глаза её буквально сыпали искры, она задыхалась, не находя, казалось, достаточно оскорбительных, злых слов, которые ей хотелось бросить в лицо мужа, стоявшего перед ней.

— Вернули силой! Как пропавшую собаку! Почему не на верёвке? Зачем вернули? Чтоб я вам сказала, что у меня есть любовник? Что я его люблю, потому что он молод, хорош, весел? Что вас я ненавижу!

— Я всё это знаю, я вернул тебя потому, что ты моя жена.

— Жена? Жена после всего?

— Да, после всего, что ты сказала, что ты сделала, ты моя жена, мать моего ребёнка.

— Но я вас ненавижу, презираю!

Марья Михайловна топала ногами, била кулаком по столу, слёзы градом текли по её лицу.