Донни! Вдруг я вижу молодого человека лет двадцати пяти! Его зовут Аарон. И это я!.. Он точь-в-точь похож на меня в этом возрасте. Оказывается, она не делала аборта. Она обманула меня. Она сказала, что не сделала этого, когда убедилась, что я ее не люблю и женился на ней лишь потому, что она забеременела. Она специально одурачила меня, так как знала, что примерный еврейский мальчик никогда не бросит ее, беременную. Она вышла замуж за Мартина, когда Аарону было шесть месяцев. Мартин — единственный, кто был в курсе. Когда Мартин умер, Аарон нашел в бумагах свое свидетельство о рождении и захотел познакомиться со мной. Вот почему она перебралась сюда! Донни! Что мне делать со всем этим?

Гарри выдохся. Лекарство подействовало — он закрыл глаза и мгновенно уснул.

Донни долго сидел рядом и размышлял обо всем услышанном. Жизнь их текла размеренно и спокойно. Все было четко распланировано и подчинялось своим незыблемым законам. Изменения происходили медленно и неуловимо. Так незаметно для глаз смещаются песчаные барханы… И вдруг ураган. Или только первые его отзвуки, первый сигнал опасности, первое волнение перед страшной бурей — большой и разрушительной.

Донни сидел перед своим давним приятелем и вспоминал.

Когда Гарри было десять лет, ему вырезали аппендицит. Во время футбольного матча он сломал руку. Болел ангиной. Донни всегда казалось, что его обязанность — присматривать за Гарри. Он воспринимал это не с чувством превосходства, а как должное. Это придавало ему сил — помогать Гарри. Все первое в своей жизни они пережили вместе. Он не знал, как это объяснить, но считал своим долгом переживать вместе с Гарри и Джиной все их беды и невзгоды. Это очень ему помогало. Это было его желание и его ответственность, и он относился к этому очень серьезно. Верность — вот что ценил он больше всего.

И сейчас, размышляя над случившимся, он старался отыскать единственно верный выход.

Гарри тихо похрапывал. Его лицо порозовело и было спокойным, как у ребенка. «Он проспит не менее двух часов», — подумал Донни. Да, сумасшедшая выдалась неделя! Его никак нельзя оставлять в таком состоянии. Когда Гарри проснется, он отвезет его домой. Они обмозгуют все это вместе и решат, что делать. Обычно они всегда так поступали.

Донни убрал чудодейственный полиэтиленовый пакет и накрыл Гарри афганским пледом. Затем очень тихо вышел из комнаты и спустился вниз.

Голос Дженни звучал весело. Кажется, она была слегка пьяна. Донни улыбнулся и прислушался.

— Нет! Это правда! Эрика Гесс вместе с Максом и его компанией отправилась на лисью охоту. По дороге она отстала. Вдруг все услышали ее вопли и быстро повернули назад. Она бежала им навстречу с криком: «Змея! О Господи, змея! Там змея!» Макс, который разбирается в змеях, потому что в детстве жил на Юге, спросил: «На что она похожа? Какого цвета?» Эрика, подумав, ответила: «Она была цвета синего «мерседеса»!»

Бен Коуэн быстро открыл глаза. Полные страха и смятения, они были сейчас похожи на глаза жертвы из фильма ужасов. Он чувствовал, что его спину, шею, грудь покрывал холодный, липкий пот. Который час? Он привстал и посмотрел на часы: ровно пять. А это означает, что ему уже стукнуло шестьдесят.

Бен быстро вскочил с кровати. От резкого движения он почувствовал, как кровь хлынула по телу. У него закружилась голова. Шестьдесят! Какой ужас! Он посмотрел на Делорес. Она лежала, свернувшись клубочком, как маленький котенок. И лишь углубление в кровати говорило о том, что она была там. Шестьдесят!

Бен схватил халат, пересек холл, спустился по лестнице, прошел основную часть дома и направился к своему офису и картинной галерее. Единственное место, где он чувствовал себя в безопасности. Здесь все принадлежало только ему: книги, коллекция картин, мысли. Он остановился перед любимыми картинами и рисунками.

Прекрасный Тулуз-Лотрек, он приобрел его в Париже в очень дорогом магазине тридцать лет назад. А вот его любимый Клее, его он привез из Швеции. И что самое интересное — купил на блошином рынке. Здесь и замечательные акварели Ван Гога, портрет Пикассо, полотна Джонса, братьев Роткоссов, серия черепов Дайна, картины Бэкона. Он гордился своей коллекцией.

Бен важно уселся за большой письменный стол. Он так и не позволил себе стать художником. Он любил искусство. Он сходил с ума от живописи. И в то же время терпеть не мог художников за то, что они постоянно кичатся своим талантом, считая всех остальных дерьмом. Он не встретил ни одного, кто отозвался бы благородно о своих коллегах. Ради своей коллекции он отверг целый мир. Она давала ему силу, власть, могущество. Бен был счастлив, что мог покупать, а не продавать картины.

Он улыбнулся, вспомнив обед у одного из известных коллекционеров. Хозяйка дома весь вечер говорила о том, как она счастлива, что у них сейчас есть своя собственная картинная галерея и что, наконец, им не нужно терпеть у себя в дома праздно шатающихся художников. Одним взмахом руки она прогнала их всех, от Джаспера Джонса до Лео Кастелли. Бен прекрасно ее понимал. Он любил работу, процесс творчества. Но ненавидел рабочих, ненавидел творцов.