Я написал это с большой скоростью, при тусклом освещении. Затем закрыл #+ ' и попытался проверить еще разок: Я – волшебник:, – и снова медленно открыл.

Локти – на шахматном столике; кисти рук, подпирающие подбородок, образуют своеобразную чашу; я вижу Лесли Парриш. Глаза, большие и темные, глядят прямо в мои.

– Что это вуки написал? – поинтересовалась она.

Я прочитал ей вслух.

– Небольшая церемония, – пояснил я, – является способом напоминания самому себе о том, кто правит бал.

Она попробовала: «Я – волшебник:» и, открыв глаза, улыбнулась: «Это пришло к тебе сейчас?»

Я кивнул.

– Я создала тебя? – спросила она удивленно. – Значит, по моей воле попали на сцену ты, кинофильмы, мороженое, шахматы, беседы?

Я опять кивнул.

– Ты тоже так считаешь? Ты – причина меня-такого-каким-ты-знаешь-меня в своей жизни. Никто в мире не знает Ричарда, который знаком с Лесли, которая есть в моей.

– Это удивительное замечание. Не прочитаешь ли ты мне еще какие-нибудь записи, или я слишком любопытна?

Я включил свет.

– Мне приятно, что ты все понимаешь. Да, это очень личные записи:

Я произнес это с легкостью, но это была правда. Чувствовала ли она, что мы вступили в новую полосу доверия между нами, во-первых, когда она, так ценившая мою личную неприкосновенность, проявила интерес к моим записям, и, во-вторых, когда я стал ей их читать? У меня было такое впечатление, что да, чувствовала.

– Вот, к примеру, несколько заголовков для книг, – начал я. – Ощипанные перья: наблюдатель птиц разоблачает национальный скандал.

А вот эта книга могла бы стать пятитомным изданием – К чему приводит кольцевание уток?

Я перелистнул страницу назад, пропустил список продуктов, перелистнул еще одну страницу.

Погляди в зеркало, и можешь быть уверен: то, что ты видишь – это не то, что ты есть. – Это было после того, как ты рассказала мне о зеркалах, помнишь?

Когда мы оглядываемся на свое прошлое, то оно вспышкой проносится перед нами. Время невозможно сохранишь. Никто не долговечен. НЕЧТО пронизывает время мостом – что же? Что? Что?

Ты можешь считать, что все это – лишь наброски: Лучший способ отплатить за удивительный миг – просто насладиться им.

Единственное, что разрушает мечты, это – компромисс.

Почему бы не представить, что мы живем практически так, как если бы были чрезвычайно разумными? Как бы мы стали жить, будучи совершеннее духовно?

Я добрался до первой страницы своих записей за этот месяц. Как нам спасти китов? МЫ ИХ КУПИМ! Если они будут куплены нами, а затем сделаны жителями Америки, Франции, Австралии или Японии, то ни одна страна в мире не осмелится поднять на них руку!

Я посмотрел на нее, оторвавшись от записной книжки.

– Это все, что есть за этот месяц.

– Мы купим их? – спросила она.

– Детали я не прорабатывал. На каждого кита можно прицепить флаг той страны, к которой он принадлежит, что-то вроде огромного паспорта. Разумеется, водонепроницаемого. Деньги от продажи гражданства пойдут на основание большого Китового Фонда, что-то в таком духе. Это вполне разумно.

– И что ты с ними будешь делать?

– Пускай плавают, где им вздумается. Растят маленьких китят:

Она рассмеялась.

– Я имела в виду, что ты будешь делать со своими записями?

– В конце каждого месяца я перечитываю их, стараюсь услышать то, о чем они говорят мне. Возможно, что некоторые из них выльются в рассказ или книгу, а может быть и нет. Быть записью – значит вести совершенно непредсказуемую жизнь.

– А те, которые ты сделал сегодня вечером, они говорят тебе о чемнибудь?

– Пока не знаю. Пара из них говорят, что я не очень-то уверен, что эта планета – мой дом. У тебя никогда не было такого ощущения, что ты на Земле – турист? Ты идешь вдоль улицы, и вдруг тебе начинает казаться, что мир вокруг тебя – словно движущиеся открытки. Вот как здесь живут люди в больших домах-тройках, чтобы укрыться от «дождя» и «снега», по бокам коробок проделаны дырки, чтобы можно было глядеть наружу. Они перемещаются в коробках меньшего размера, раскрашенных во всевозможные цвета, с колесами по углам. Им нужна эта коробчатая культура, потому что каждый человек мыслит себя заключенным в коробку под названием «тело»; им нужны руки и ноги, пальцы, чтобы держать карандаши и ручки, разные инструменты, им нужен язык, потому что они забыли, как общаться, им нужны глаза, потому что они забыли, как видеть. Странная маленькая планета. Побывайте здесь. Скоро домой.

Бывало ли с тобой так когда-нибудь?

– Два раза. Не совсем так, – ответила она.

– Принести тебе что-нибудь с кухни? – спросил я. – Печенье или чтонибудь еще?

– Нет, спасибо.

Я поднялся, отыскал коробку с шоколадным печеньем, выложил его двумя покривившимися башнями каждому из нас на тарелку.

– Молоко?

– Нет, спасибо.

Я принес печенье и стаканы с молоком, поставил их на стол.

– Записи напоминают. Они помогают мне вспомнить, что я турист на Земле, напоминают мне о тех забавных обычаях, которые здесь бытуют, о том, как мне здесь нравится. Когда я это делаю, мне почти удается припомнить, на что похоже то место, откуда я пришел. Есть магнит, который нас тянет, тянет нас перебраться через забор ограничений этого мира. Меня не покидает странное чувство, что мы пришли сюда из-за забора, с той его стороны.