Лесли тоже задавалась вопросами обо всем этом, и у нее были такие ответы, которые мне и в голову не приходили. Она знала мир-как-он-долженбыть, а я готов был поспорить, что этот мир без войн, – это мир-которыйесть в некотором параллельном измерении. Идея очаровала нас, и в этом очаровании растаяло время.

Я взял одно печенье, вообразил, что оно теплое, аккуратно впился в него зубами. Лесли откинулась назад, на ее лице светились едва заметная улыбка любопытства, словно ей были дороги мои заметки, те мысли, которые так меня интересовали.

– Мы когда-нибудь говорили о писательстве? – спросил я ее.

– Нет. – Она наконец потянулась за печеньем, ее упорство было сломлено смиренной, но безжалостной близостью этого лакомого кусочка. – Я бы с удовольствием послушала. Готова поспорить, что ты рано начал.

– Ага. В нашем доме, когда я был ребенком, меня повсюду окружали книги. Когда я научился ползать, я видел книги на уровне моего носа. Когда я смог стоять – узнал, что есть книги, до которых не добраться, они были выше, чем я мог достать. Книги на разных языках: немецком, латинском, иврите, греческом, английском, испанском.

Мой отец был священником, он вырос в Висконсине, с детства говорил понемецки, английский выучил в шесть лет. Он изучал библейские языки, до сих /.` на них говорит. Моя мама много лет проработала в Пуэрто-Рико.

Отец читал мне рассказы по-немецки и переводил их прямо на ходу. Мама любила болтать со мной по-испански, несмотря на то, что я ее не понимал. Так что я рос, со всех сторон забросанный словами. Восхитительно!

Мне нравилось открывать книги и смотреть, как они начинаются. Писатели пишут книги так же, как мы пишем собственные жизни. Автор может любого героя подвести к любому событию, с какой угодно целью, чтобы подчеркнуть какую угодно мысль. Я хотел знать, открывая чистую Первую Страницу, что задумал этот писатель, или вот этот. Что произойдет с моим умом, с моей душой, когда прочту то, что они написали?

Любят они меня, презирают или им просто все равно? Я открыл, что некоторые писатели – сущий яд, зато другие – словно душистая гвоздика и имбирь.

Потом я пошел в среднюю школу и научился ненавидеть Английскую Грамматику. Это была такая скука, что я зевал по семьдесят раз за пятьдесят минут урока и уходя, чтобы проснуться, похлопывал себя по щекам. Настал мой последний год учебы в средней школе имени Вудро Кильсона в ЛонгБич, Калифорния. Чтобы увернуться от муки изучения Английской Литературы я выбрал курс Литературного Творчества. Он был шестым уроком, в комнате 410.

Она отодвинулась имеете со стулом от шахматного столика и продолжала слушать.

– Нашим учителем был Джон Гартнер, футбольный тренер. Но Джон Гартнер, Лесли, он был еще и писателем! Живой, настоящий писатель! Он писал статьи и рассказы в журналы книги для подростков: Громила Тейлор – футбольный тренер, Громила Тейлор – бейсбольный тренер. Он был, как медведь: ростом под два метра, вот такие ручищи; строгий, справедливый, иногда забавный, иногда злой, но мы знали, что он любит свою работу и что нас он тоже любит. – В этом месте у меня внезапно навернулась слеза, и я поспешно смахнул ее, подумав, как это странно. Никогда не вспоминал о великане Джоне Гартнере: он уже десять лет как умер, а тут у меня в горле это странное ощущение. Я поспешил продолжить, полагая, что она ничего не заметит.

«О'кей, парни, – сказал он в первый день, – вижу, что вы сюда пришли, чтобы не посещать Английскую Литературу». – По классу пронесся виноватый гул и выражение наших лиц несколько изменилось. – "Я должен вам сказать, – продолжил он, – что только тот получит в свою зачетную книжку "А" по моему курсу, кто покажет мне чек на сумму, полученную за публикацию написанного им в течение этого семестра рассказа". Хор стонов, охов, и завываний и тяжелых вздохов «: О, мистер ГАРТНЕР, это несправедливо, мы бедные маленькие школяры: Как мы можем надеяться: – Это НЕСПРАВЕДЛИВО, мистер Гартнер!» Все это он оборвал одним словом, которое звучало примерно так: «Гррр:».

– В оценке "В" тоже нет ничего плохого. "В" означает «Выше среднего». Можно быть Выше Среднего и не продав ничего, тобой написанного, правда? Но "А" – это «Отлично», разве вы не согласны, что если у вас примут то, что вы написали, опубликуют и заплатят за это, то это будет отлично и вам можно будет поставить "А"?

Я подобрал с тарелки предпоследнее печенье. Может, я слишком много рассказываю, а тебе не слишком интересно? – спросил я ее. – Только честно.

– Я скажу тебе, когда хватит, – ответила она. – А пока я не скажу, рассказывай, ладно?

– Хорошо. В те дни оценки дня меня значили много.

Она улыбнулась, припомнив свои зачетные книжки.

– Я много писал, посылал статьи и рассказы в газеты и журналы, и как раз перед концом семестра послал рассказ в воскресное приложение в ЛонгБич Пресс-Телеграм. Это был рассказ о клубе астрономов-любителей – Они видели Лунного Человека.

– Представь себе мое потрясение! Я пришел домой из школы, занес с улицы ,ca.`-.% ведро, покормил собаку, и тут мама вручает мне письмо из ПрессТелеграмм. Я похолодел. Дрожа раскрыл его, галопом промчался по словам, и начал читать снова, сначала. Они взяли мой рассказ! Внутри лежал чек на двадцать пять долларов!!!