— Тяжело, — признал он и, припомнив бодрые речи Лонергана, что это под силу одному, буркнул: — А вы-то откуда знаете?

— Потому что я не обнаружил следов твоего пребывания в моей лаборатории, — с усмешкой ответил профессор и отвесил подзатыльник Лофтусу-Ляпсусу, который потянулся рукой к фиалам. — Не трогай, если не желаешь отравиться или сгореть! Я еще не рассказал, что это такое!

Сконфуженный Ляпсус в испуге отшатнулся от стола. Остальные уважительно уставились на фиалы. Профессор пояснил:

— Это полученное из костей вещество самовоспламеняется на воздухе и светится в темноте. Его открыл некий Алхид Бехиль в Старом Свете около ста лет назад, перегоняя мочу с глиной и известью. Он назвал его «эскарбукль». Это дорогое вещество, а также ядовитое. Нам придется найти способ связать его в нечто не столь разрушительное, чтобы потом уже работать с его производной, ибо я не желаю, чтобы ваши светящиеся скелеты посещали меня во сне. Итак, кто из вас не боится этим заняться?

Большинство, судя по их потрясенному виду, считало, что это как раз очень страшно. Николас Дафти обратил на профессора взор, полный неприкрытого ужаса, а Ляпсус не отрывал подозрительного взгляда от фиалов.

Профессор оглядел сидящих у стола и довернулся носом к прошлогодним создателям огненного шнура. Филю, Яну и Тому осталось лишь согласно кивнуть.

— Что ж, значит, как всегда, Хозек, Фе и Рафтер, — не удивляясь, сказал профессор. — Я предлагаю подойти к решению задачи систематически. Вы накидаете мне с полста способов получения различных солей эскарбукля. Хозек опишет их на бумаге, я вычеркну лишнее. Получив от меня требуемое оборудование, вы, следуя списку, проведете эксперименты и отразите их результаты в рапорте, который я жду от вас не позднее конца апреля. Остальные станут играться в обычные куклы.

— В какие именно? — заинтересовался Ляпсус.

— Вы будете изготавливать оборудование. Нам понадобится около десятка безвоздушных шаров Герике и хотя бы два атмосферных насоса, чтобы безопасно работать с этим веществом.

— Это же адова работа! — перебил его возмущенный Николас.

— Добро пожаловать в мой мир, — сухо парировал профессор Лонерган. — Но не волнуйтесь, Дафти: изготовите мне работающие насосы, и можете считать, что экзамен вы сдали. А сегодня, если еще что-то помните, я предлагаю вам рассказать, как вы это станете делать.

И работа завертелась. Не прошло трех месяцев, как эскарбукль сдался под массивной атакой: требуемая соль была получена. Она воспламенялась от трения, но не разлагалась на воздухе и была не ядовита. Последнее доказал профессор Лонерган, подмешав её в сыр и скормив его мышке, которую, в свою очередь, скормил конюшенной кошке. Второй фиал он уже лично превратил в соль по тому же рецепту, прокалив четыре части эскарбукля с тремя частями серы без доступа воздуха. Затем переслал соль императору для дальнейших исследований.

Из оставшихся без дела стеклянных трубок и шаров Николас Дафти наделал маленьких фонтанчиков. Он стал приторговывать ими, но дела у него шли плохо, пока Филь не посоветовал ему назвать изделие «Родник Страсти» и переключиться на покупательниц, благо, что весна стояла на пороге. После чего дела у Николаса наладились, а Филь стал получать от него десять процентов с проданных фонтанчиков, хотя Николас крайне неохотно делился добычей.

С приходом весны на Филя навалилась лихорадка, но в этот раз он был настороже. Едва его взгляд стал задерживаться на всех без разбору девицах Алексы, а на лекциях участились приступы глухоты, когда он против воли улетал в эмпиреи, он отказался поднимать глаза на кого бы то ни было и передвигался теперь как бирюк, уткнувшись взглядом в землю. Он решил, что пусть сойдет за сумасшедшего, чем потеряет голову как в прошлом году.

После занятий он прятался теперь в Первую лабораторию, куда эскарбуклевой троице был всегда открыт доступ, на пару с Яном, которого это очень забавляло. Ян наградил Филя прозвищем «монах-кладоискатель» и временами подначивал его, но, восхищаясь его упрямством, верно следовал за ним.

С Габриэль тоже, казалось, что-то случилось. Филь стал натыкаться на неё в самых неожиданных уголках Алексы. Один раз она пристала к нему прямо под дверями лаборатории естествознания, как лучше закончить письмо к юноше, в которого она давно влюблена. Торопясь на занятия, Филь предложил ей вариант: «С вечным поцелуем Габриэль Фе, подруга суровых времён». Она на него жестоко обиделась за это.

К маю ему полегчало. Его кровь больше не вскипала от мимолетно брошенного на него девичьего взгляда, да и глухота уже не настигала его в самое неподходящее время. А когда к Алексе подступило лето, они с Яном сделались обладателями значительной суммы денег.

Занятия в тишине Первой лаборатории забирали меньше времени, чем в дормитории, и его избыток друзья посвящали забаве: смешиванию всего подряд, что могло гореть или взрываться, а потом проверять, что получилось. В ход шли уцелевшие остатки веществ от прошлогодних экспериментов плюс новые, которые не уставал придумывать Филь.