— Ширли, это верно? — обратился Ханов к механику.

— Ай, Каландар-ага, вредная баба, а вы её слушаете.

Лысый Ширли сидел у краешка стола и не поднимал глаз.

— Обещай мне при начальнике! — Овадан схватила съёжившегося мужа за шиворот. — Обещай, что с сегодняшнего дня кончаешь с намазом навсегда! Слышишь? — завизжала она.

— А ну, довольно!.. — поднялся Ханов.

— Нет, не довольно! — Овадан отпустила мужа и ударила по столу пухлым кулачком. — Либо ты заставишь его позабыть про намаз, либо я подожгу себя! — бойко проговорила она свой ультиматум.

— Скажи, пожалуйста! — издевательски покачал головой Ханов.

— Честное слово, подожгу! Лучше уж умереть, чем жить вот так, людям на смех! И ещё, — вошла она в раж, — сбрею себе волосы и буду носить платье наизнанку…

Ханов сунул руку во внутренний карман и, вытащив наугад красную десятку, протянул её ошарашенной женщине.

— Вот, возьми на керосин. Если нужны спички, то вот тебе спички! Выйди на центральную площадь и подожги себя! Пусть люди посмотрят, как полыхает глупая баба, пусть посмеются от души…

Видимо, Овадан всё же не ожидала от Ханова такого. Она вдруг опустилась на стул и заплакала.

— Это всё, что ты можешь для меня сделать? — проговорила она сквозь рыдания.

— Да! И сейчас же убирайся отсюда. Чтобы впредь я и тени твоей близко не видел.

Женщина хлюпнула носом и, ни на кого не глядя, заторопилась к двери.

— О, боже, — причитала она, — я-то надеялась найти в этом дворце великодушие, а попала в пустой сарай. Куда же мне теперь?

— Сгори синим огнём! — закричал ей вслед Ханов.

Лысый Ширли, который при жене сидел безучастно, теперь и сам захлюпал носом.

— Прости нас, Каландар-ага… — промямлил Ширли.

— И ты тоже ступай! — набросился он на механика. — Неужели человек твоих лет, да ещё с твоей фигурой, не в состоянии обуздать женщину, размером с кулачок? Конечно, мне ничего не стоит заставить эту бабу замолчать. Но ведь и ты тоже оказался бабой. А что касается намаза, то смотри мне, Лысый, не говори потом, что не слышал! Если узнаю, что ты опять кланяешься аллаху, опозорю тебя на весь мир и вытурю из мастерских, так что и следа от тебя не останется.

— Каландар-ага, а ведь нет закона, который запрещал бы молиться.

— Значит, моё слово для тебя не закон? А ну, прочь отсюда и не показывайся мне на глаза!

Но едва Лысый Ширли понуро поднялся со стула, Ханов помотал рукой.

— Постой, — заговорил он деловито, — в два часа ночи возьмёшь новую грузовую машину и подъедешь к дому Караджи Агаева.

— На охоту собираетесь? Тогда скажите раньше нашему управляющему, а то не дадут мне её.

— Считай, что уже сказано.

Лысый Ширли кивнул и пошёл прочь, но в дверях обернулся.

— Так-то оно так… А вот, что скажет Овадан? Хорошо, если разрешит…

— Опять бабские разговоры! — прикрикнул на него председатель райисполкома. — Если не разрешит, свяжи её и прихвати с собой! — засмеялся он. — Смотри, чтобы не позже двух!..

Секретарша, на протяжении всей этой сцены не проронившая ни слова, глубоко вздохнула:

— Как бы эта женщина и в самом деле не подожгла себя.

— Нет, милочка, жизнь слишком соблазнительная вещь! — Ханов уселся на своё место. — И потом, женщина, которая на самом деле хочет умереть, не станет оповещать об этом весь мир… Ну, что там ещё? — вопросительно посмотрел он на секретаршу.

— Больше ничего особенного, товарищ Ханов. Разве что это. — Странно потупившись, она вырвала из блокнота листок и протянула ему. — Просили позвонить.

На бумажке не было ничего, кроме номера телефона. Вероятно, этот номер был хорошо знаком Ханову, потому что он без лишних слов положил листок в карман и сразу перевёл разговор.

— Пить хочется. Как там, верблюжий чал ещё не привезли?

— Привезти-то привезли, только он ещё, наверно, не охладился.

— Налей хоть тёплого.

Секретарша открыла холодильник, стоявший у левой стены кабинета, осторожно вытащила оттуда большой, литров на пять, глазурованный кувшин, над горлышком которого пузырились сливки, достала с полки бокал и уже собралась его наполнить, но тут Ханов легко поднялся с места и сказал:

— Я сам, а ты иди, занимайся своими делами.

Он наполнил поллитровый бокал и залпом осушил его, потом повторил эту операцию, глубоко вздохнул и вытер рот. Видимо, шипящий и пенящийся кислый чал ударил ему в голову. На глазах у него появились слёзы.