— Какой чай?

— Фруктовый, с шиповником и яблочным ароматом.

— Вот видишь, какая ты умница. Главное — это чего-нибудь хотеть.

— Я н-н-н…

— Понял. Ничего не хочешь. Однако не выйдет ничего не хотеть, пока я здесь. Я возвращаюсь через пять минут с чаем, а ты уже спокойна, готова мне все рассказывать и потоки слез прекратились. — Ларри вышел.

Айрин приподнялась на постели и плотнее укуталась в плед. Через несколько минут слезы на ее лице действительно высохли.

Она сидела, похожая на большого лохматого зверя в этом бежевом пледе с кистями, и размышляла.

Можно ли рассказать Ларри о произошедшем?

Наверное, можно, почему бы и нет.

Но что, если, узнав о ее расставании с Дереком, Ларри будет переживать?

Глупости какие. О чем тут переживать?

Но если он тоже что-нибудь к ней чувствует? Каково ему будет знать, что она свободна теперь, а он занят? Причем занят серьезно и навсегда.

Айрин вдруг подумала, что ничему-то она не способна учиться. И делать правильные выводы она тоже, как выяснилось, не способна.

В случае с Дереком оказалось, что не нужно было втихомолку думать себе всякие разности и ненужные гадости, а надо было спокойно обсудить то, что она чувствует и переживает. Удалось бы избежать неприятной ситуации. Удалось бы избежать неловкости Дерека перед соседями. Удалось бы не сделать ему так больно, как получилось из-за ее молчания.

А удалось бы им не расстаться, если бы она была честна с ним?

К сожалению, ответа на этот вопрос не было. И быть уже не могло.

Уже ничего нельзя исправить. Если бы, подумала она с тоской, я только знала, как мои действия в настоящем могут повлиять на будущее!

Из кухни вернулся Ларри с дымящейся кружкой чая и тарелкой бутербродов.

Бутерброды аппетитно пахли. Они были с ветчиной и, кажется, даже с огурчиками.

Но Айрин замотала головой.

— Нет, я не буду, спасибо.

— Будешь, — спокойно сказал Ларри, садясь рядом с ней на кровать.

— Иначе что? — слабо улыбнулась Айрин. — Выльешь чай мне на голову?

— Интересная мысль. — Ларри поднял брови. — Жаль, что я сам до нее не додумался. Однако с реализацией плоховато.

— Почему? — развеселилась Айрин.

— Почему… Во-первых, долго придется ждать, пока чай остынет.

— А во-вторых?

— Много будешь знать… Впрочем, ладно. Я скажу тебе. Дело в том, что отмывать тебя, плед и вообще все вокруг придется мне. Зачем мне такая радость в восьмом часу вечера?

— Да, — поддержала его Айрин. — Неужели у тебя нет более интересных занятий, чем возиться с заплаканной… даже, не побоюсь этого слова, с зареванной секретаршей своего нового босса?

— Ты не просто секретарша, — ответил Ларри. — Ты Айрин.

— И что? — Она тихонько приоткрыла рот от удивления.

— И ничего. Этого достаточно. Ешь.

— Но я…

— Не можешь есть, потому что отравилась за ланчем? Это неправда, ты ничем не травилась. У тебя личная драма. Выкладывай.

Ларри проявлял такую же сдержанную властность и терпеливое спокойствие, как и Дерек.

Но от его властности веяло еще теплом и непоколебимой уверенностью. Такой смеси Айрин противостоять не могла. Она сдавалась, таяла, точно ванильное мороженое, неосторожно поставленное на залитый солнцем подоконник.

Однако она хотела, чтобы Ларри ушел.

Ее начинало отпускать внутреннее напряжение, ей опять становилось легко и хорошо рядом с ним. Она не хотела его отпускать. Но знала, что потом расставаться будет еще тяжелее. Может быть, на ее долю уже хватит страданий?

Айрин хотела, чтобы он ушел…

Чем больше времени он сейчас проведет рядом с ней, тем труднее будет сдержаться.

Она не знала, что сдерживаться трудно им обоим. Она думала, что, если Ларри еще какое-то время просидит рядом с ней на кровати, будет обнимать, гладить по голове, держать для нее тарелку с бутербродами, то она не выдержит, снова заплачет и выскажет ему все, что есть на сердце.

Скажет, что скучала все это время, что хочет повторения вечера в «Восточном дворике», что мечтает запустить пальцы в его темные волосы.

Что хочет всем телом ощутить надежное тепло его сильного, несокрушимого тела.

Именно поэтому больше всего на свете она хотела, чтобы Ларри Бейтс ушел. Прямо сейчас.

Но Ларри никуда не уходил, он сидел рядом, пристально изучал ее, держал тарелку с бутербродами и требовал, чтобы она ела их, исправно запивая при этом чаем, пока он не остыл.