— О, Инна Павловна! Давно не виделись! — услышала она за спиной радостный голос. За последние два дня он стал подозрительно знакомым. Даже слишком. Инна нетерпеливо обернулась. Только его ей и не хватало! Ну конечно, это он — Ильич!

За соседним столиком сидел сосед по купе и с аппетитом уминал огромный бутерброд с общепитовской котлетой. На подносе лежал двойной пакет картошки-фри, стояла двойная порция мороженого в огромном стакане и внушительная емкость колы. Судя по довольному виду «Робина-Бобина», этого здоровяка абсолютно не волновали диеты. Никакие вообще. Он, наверное, запросто мог «скушать сорок человек» и не поперхнуться. Зато Инна частенько мечтала о том идеальном времени, когда наконец прочно сядет на кефирную, яблочную или какую-нибудь другую жесткую диету, годную лишь для субтильных балерин или костлявых фотомоделей с желудком не больше наперстка. Но каждый раз какие-нибудь обстоятельства непреодолимой силы коварно мешали ей это сделать. То юбилей лучшей подруги, то вечеринка с одноклассниками, то отпуск в отеле с обслуживанием «все включено», то корпоративный праздник на работе. Инна злилась, страдала, но голодать могла от силы полдня. А Владимир Ильич, похоже, был вполне доволен своей могучей фигурой и худеть принципиально не собирался. Похоже, еда была для него одним из главных удовольствий в жизни.

«Хорошо, хоть водку здесь не пьет», — с раздражением подумала Инна. Но взглянула искоса на Владимира, и ее сердце немного смягчилось.

Инна всегда невольно обращала внимание на то, как мужчина ест. Можно даже сказать, это был ее пунктик. Она была убеждена: как представитель сильного пола ведет себя за столом, таков он и в постели. Если кавалер поспешно и жадно заглатывает все, что подвернется под руку, сочетает несовместимые продукты, смачно икает, то и в сексе он поспешен, груб и неразборчив. Настоящий мачо — истинный гурман. Уделяет внимание за столом каждой мелочи, любит красивую сервировку и свежие скатерти, не чавкает, использует нож и употребляет салфетки.

От посетителя «Макдоналдса» трудно требовать изысканного вкуса. Однако поездный пьянчужка Владимир Ильич, к изумлению Инны, поглощал свой гамбургер хоть и с удовольствием, однако аккуратно и даже как-то изящно.

«Для такого мужчины и готовить приятно», — невольно подумала Инна и тут же разозлилась на себя за эти дурацкие мысли.

Похоже, этот тип не так прост, как прикидывается, решила она. А вслух спросила:

— Признавайтесь, Владимир Ильич, вы что, преследуете меня? Я, черт побери, встречаю вас в этом городе на каждом шагу.

— Очень надо! Я не виноват, что ваш любовник, похоже, не очень-то хорошо развлекает свою даму и вы в одиночку утюжите те же улицы Питера, что и я! — парировал ее нападки Владимир. — Прикиньте: мы с вами ходим по одному пятачку размером с километр, а потом в Москве будем привирать, что пропахали Питер и его пригороды вдоль и поперек. Примемся ненатурально охать и ахать. Ах, зимний Петродворец, ох, заснеженный Пушкин… Мол, бродили по Эрмитажу. Заходили в Петропавловскую крепость. Мерили шагами улицу Зодчего Росси. А на самом деле, заметьте, от суетного и пафосного Невского удаляемся не больше чем на переулок. Даже в одних кафешках перекусываем. В один театр на одну и ту же оперу ходим. Между прочим, я засек вас там вчера. С весьма благообразной немолодой дамой. А где же ваш сердечный друг? Уже бросил вас, мерзавец ветреный?

— Да бог с ним, с другом! — не стала отпираться Инна, споткнувшись на слове «ветреный», странноватом для простецкого попутчика. С патологическим ревнивцем лучше не спорить. А вслух сказала: — Вот уж никогда не подумала бы, что вы любите оперу, Ильич! Насколько помню, это была прерогатива Виссарионыча! Вам больше пошла бы любовь к шансону. Или к попсе. Наверное, группа «Лесоповал» — это ваш формат?

— Куда только не забредают от скуки командированные, — добродушно согласился Володя. Похоже, он не был настроен спорить. — Бывает, что и в филармонию на органный концерт заглядывают, — продолжал он. — Там, кстати, неплохой буфет, не чета этой забегаловке.

Инна пробурчала в ответ что-то не слишком вежливое: мол, пожрать можно и дома, для этого не обязательно по концертам шастать, и, обжигаясь, поспешно допила свой кофе. Затем наскоро простилась с навязчивым попутчиком и выкатилась на улицу. Надо было срочно уходить в отрыв. Вот-вот позвонит Ромка! Еще не хватало, чтобы этот странный и скользкий субъект подслушал ее телефонный разговор с любовником и, чего доброго, отпустил по этому поводу парочку хамоватых комментариев.

Ромка перезвонил только через полчаса. Инна сбивчиво пересказала ему недавний разговор с родственницей. Мол, портрет «Графини» оказался законной собственностью ее тетушки и одновременно Галкиной матери Изольды Гурко. У Изольды на руках дарственная на картину и атрибуция на нее, оформленные еще до войны. Сын же Полины Андреевны, очевидно, купил холст через третьи руки. И если принять во внимание все, что о нем пишут в Интернете, руки не очень чистые.

— Ну и что, купил ведь, не украл же, — не понял Ромка. — Покупать картины никому не возбраняется.

— Даже если Никита Покровский купил картину у барыги и выправил на нее документы, теперь те бумаги в свете законной дарственной Изольды — махровая липа. Можно попытаться оспорить права его основной наследницы, госпожи Покровской, через суд. Но дело не в этом. Главное, что хозяйка апартаментов на Мойке просто так, за здорово живешь, свою картину никому и никогда не продаст. Ни за какие еврики. Между тем Изольда готова купить холст за приличные деньги. Но старухе важнее принцип. Как говорят, понты дороже денег. Полина Андреевна привыкла выдавать холст за изображение своей прапрабабушки. Что она скажет знакомым, которые привыкли пить чай под портретом ее праматери в гостиной? Родственниками, как известно, не торгуют. Отнять у госпожи Покровской картину по суду — дело почти безнадежное. Все равно что отобрать мечту. Спрячет холст в подвалах своего имения где-нибудь в Сестрорецке — да так, что с ментами и с гончими не найдешь, а потом наймет дорогих адвокатов. Те архаровцы что угодно и у кого угодно оттяпают. У сиротки изо рта черствую горбушку вырвут. А уж семейную реликвию у благополучной гражданки Германии тем более оспорят. Причем по закону, прикрываясь патриотическими лозунгами. Мол, надо вернуть шедевр на родину. По типу: слишком много сокровищ уплывает в последнее время за рубеж.

— Ну и что? — продолжал тупить Ромка.

— А то, что для Изольды эта картина, может, самое важное в жизни. Ну, после ее дочерей и внучек, конечно. А я тетушку очень люблю и хочу ей помочь. Остается один путь, — решительно бухнула Инна, — выкрасть у старушки то, что ей не принадлежит. С точки зрения морали, конечно, предприятие сомнительное. Ради торжества справедливости придется нарушить закон. А если называть вещи своими именами — это банальное воровство. Да еще и при отягчающих обстоятельствах: злоупотребив доверчивостью пожилой дамы. Скажешь, подлость? Гадость? Но согласись, другого выхода у нас нет. Старушка Покровская тоже не в белых перчатках свое богатство заполучила. Как и ее сыночек. Я за правду, а правда на стороне Изольды. Словом, как повелось на Руси, нам придется действовать не по закону, а по понятиям. «Грабь награбленное» — главный лозунг в нашей стране уже почти сто лет, и я им с детства отравлена. А тут чистой воды экспроприация. Сам-то Покровский с владельцами картин не миндальничал…