А вокруг — оживленная, любопытная толпа. Здесь же, на берегу, знакомимся почти со всеми жителями.

— Я вас вызвал по интересному и важному делу, — обращается ко мне Цареградский, доставая из своей походной сумки синий пакет со следами пяти сургучных печатей, с надписью на углу «Сов. секретно».

Мы сидим вдвоем в домике, где, по словам местных жителей, зимовал И. Д. Черский.

Цареградский достает из пакета два листа плотной бумаги, исписанных каллиграфическим почерком, и протягивает мне. Первый датирован 1914 годом. Некто Попов, отставной пятидесятник якутского казачьего войска, как он титулует себя, обращается к главноуправляющему Ленских приисков «Лена-Гольдфильдс», предлагая указать и продать за сумму, о которой он договорится, богатые золотоносные площади, застолбленные им, Поповым, в бассейне реки Колымы. Точное место он укажет по заключении договора. Дальше в письме подробно описывается, при каких обстоятельствах он нашел золото, как мучился один в тайге. Летом ему мешали работать «тучи комаров», зимой он нанял оленей и в сопровождении якута возчика выехал из крепости. Сначала направился на юг, потом на север. Ехал вдоль разных рек целых полмесяца.

«Это он для зашифровки места не называет, — думаю я, — чтобы никто не смог их найти без него».

У речки Попов и его спутник вырыли яму в две четверти глубиной и промыли в ней всю породу. И, наконец, — первый успех: «Наши превеликие труды были богом награждены, и мы вымыли кусочки золота».

Дальше подробно описываются похождения в тайге, где Попов с якутом чуть не погиб, потеряв весь груз, в том числе и мешочек с золотом. В декабре он добрался до Верхне-Колымска и, узнав о войне, выехал в Якутск.

Во втором письме, датированном 1917 годом, Попов сообщает Временному правительству, что он знает очень богатое золото на реке Колыме, и предлагает указать местонахождение, если Временное правительство оплатит ему расходы, понесенные им при поисках золота, и вознаградит за находку. Судя по второму письму, Попов был глубоко уверен, что он действительно знает, где находится «богатое золото».

Прочитав, я вопросительно смотрю на Цареградского.

— Это как бы изюминка экспедиции, — улыбается он. — Наша задача — проверить достоверность открытия Попова. Ваша партия будет вести съемку по маршруту Черского. Я предполагаю, что «яма Попова» окажется на площади ваших работ. Нужно убедиться, не является ли это очередной «золотой» легендой.

Я еще раз внимательно перечитываю письма.

— Нужно спросить местных жителей, был ли здесь Попов. И если жив его проводник, то он нас проведет к яме. Где якут хоть раз был, он обязательно найдет это место.

— Пожалуй, правильно, — соглашается Цареградский. — Хорошо. Действуйте. А о содержании письма никому ни слова.

Прежде всего я-направляюсь к председателю колхоза. Старый якут с веселыми искорками в прищуренных глазах помнит все, что прошло на его глазах десятки лет назад.

— Был, был такой чудак русский. Все что-то в тайге искал с проводником.

— А проводник жив?

— Живой! Вон в том доме живет, юрту свою бросил.

И старик указал на небольшой обмазанный глиной домик без крыши.

Захватив из запасов партии бутылку спирту, полкирпича чаю, сахару и галет, иду к проводнику. В избушке, разделенной на две половины, со стенами, оклеенными вместо обоев листками евангелия, меня встречает человек, с которым, оказывается, я уже знаком, — Афанасий Иванович Данилов, тот самый, который помогал нам причалить к берегу.

— Проходите, проходите, — здороваясь, приглашает он.

Его жена Матрена, маленькая, подвижная женщина, сразу же начинает готовить для гостя традиционный чай.

— Як вам, Афанасий Иванович, по важному делу пришел, — начинаю я свой разговор после первой же выпитой рюмки, закусывая тающей во рту вяленой нельмой. — Вы, говорят, были проводником у Попова, ездили с ним всю зиму. Расскажите все, что про него знаете.

— Верно, ездил. Молодой, холостой я тогда был. Попов к нам в крепость весной приехал, последней дорогой в четырнадцатом году. Большой, высокий человек был. А лицо у него рябое, нос — как у ястреба. Отставной казачий начальник он был. Привез с собой продукты, товары, котел и железный инструмент. Торговать, однако, не стал. Золото, говорит, искать у вас приехал. Все лето по тайге ходил. Вернулся довольный. Зимой нанял оленей, уговорил меня каюром быть. Якутским трактом доехали мы до реки Бочеры. Там остановились. На месте, где дорога выходит на реку, яму копали. Конец ноября был. Великие морозы стояли. Костром отогревать мерзлую землю приходилось. В две четверти яму выкопали. В котле воду грели, золото мыли. Кусочки такие желтые в мешочек Попов складывал. Шибко радовался и говорил: «Не про-пали наши труды, Афанасий! Богатым человеком теперь буду, моя эта теперь река, столбы я поставил. Продам реку и деньги большие получу». Первый раз я слышал, чтобы тайгу можно было продать. Чудак был человек, — смеется мой собеседник.

— В ноябре мы доехали до одной речки. В узком ущелье поставили палатку. Утром Попов залез на высокий берег над рекой.

«Здесь, — говорит, — Афанасий Иванович, должно быть золото, будем бить яму. Я расчищу снег, а ты заготовь сухих дров».

На ночь разложили большой костер. На следующий день заставил он меня в большем котле натаять из снега воды, а сам стал мыть в большом котле обыкновенную землю, вынутую из ямы. После каждой промывки долго смотрел через стекло на дно ковша, но я видел — ничего там не было.

На третий день, когда в яме остались небольшие куски скалы, Попов вдруг радостно крикнул: «Есть!» Стал показывать мне дно ковша. Я увидел несколько желтых небольших камушков. Страшно радовался в тот вечер Попов, угостил он меня спиртом и говорит:

«Не пропали наши труды даром, Афанасий Иванович. Никому ничего не рассказывай, богатыми людьми мы станем. Как приеду обратно, тебя отблагодарю».

Я тоже тогда радовался.

Афанасий Иванович, отхлебывая горячий густой чай, продолжает: