— Не только кости, — возражаю я, — находят и целые трупы мамонтов, прекрасно сохранившиеся в вечной мерзлоте. Например, в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году были найдены два трупа мамонтов. Пока Российская Академия наук собиралась за ними послать экспедицию, трупы по частям растащили дикие звери, а остатки сгнили. Вот тогда-то Черский и предложил Академии наук послать года на три экспедицию в бассейны рек Колымы, Индигирки и Яны во главе с геологом-палеонтологом, которая помогла бы все возможные здесь находки сделать достоянием науки. Черский предложил свои услуги Несмотря на плохое состояние здоровья, он возглавил эту трудную экспедицию. И только спустя десять лет после смерти Черского на реке Березовке, впадающей в Колыму, был найден и доставлен в Академию наук целый труп мамонта.

Наш путь продолжается в глухих местах, куда не ступала нога человека.

Течение становится все быстрее, мы приближаемся к предгорью. В пробах я обнаруживаю отдельные блестящие кусочки каменного угля и мелкую черную угольную крошку, намытую вдоль кос. Очевидно, где-то в бассейне этой реки размываются угольные пласты.

Уже пора заканчивать работы и возвращаться.

Утром, пока Мика кипятит чай, я забрасываю в реку удочку. Поплавок моментально тонет. Стремительно подсекаю и вытаскиваю средних размеров щуку. Через минуту на леске бьется серебристый красавец хариус. К улову добавляется пара окуней и еще несколько рыб.

— На обед сегодня уха будет, — удовлетворенно говорит Александр, принимаясь чистить улов. — А то гусятина уже начинает надоедать, травой отдает.

После обеда решено возвращаться в Верхне-Колымск. Там нас, наверное, давно уже ждет с лошадьми Данилов. Плывем светлой летней ночью. По дороге спугиваем выстрелами сидящего около берега огромного мишку. К утру добираемся до «крепости», выгружаем лодку, выбрасываем на берег убитых гусей..

— Летом в низовьях реки и в тундре много гуся промышляют, — рассказывает нам Афанасий Иванович, рассматривая нашу добычу. — В это время гусь линяет и не может летать. По озерам в сети загоняют, так и ловят. Вовсе беззащитная тогда бывает птица. Много, да, много добывают гуся. Собачек ездовых зимой им кормят, когда рыбы заготовят мало.

Охотничьи трофеи мы распределяем между работниками экспедиции, оставив восемь гусей в леднике у Данилова.

«Хорошо, если и с выполнением задания нам повезет так же, как повезло на, охоте», — думаю я о нашем дальнейшем пути по неисследованным местам.

Рано утром 20 июля, основательно навьючив лошадей двухмесячным пайком и снаряжением партии, мы покидаем Верхне-Колымск.

Наши лошади бодро идут по торной сухой тропе, вьющейся между озерами и старицами, среди густой поросли ольховника, тальника и редких лиственниц. Переднюю связку лошадей важно ведет, покуривая трубку, Афанасий Иванович, за ним энергично шагает Александр. Сзади идем мы с Микой и с помощью компаса проводим глазомерную съемку.

На берегу большого продолговатого озера, среди живописно разбросанных кустов ольховника и нескольких лиственниц, виднеется якутская юрта. Из ее трубы вьется чуть заметная струйка дыма. Вдоль берега, против юрты, висят на шестах сети. В юрте нас радушно встречают якуты — старик и старуха. Их дочь, девушка лет восемнадцати, розовея от смущения, протягивает каждому из нас руку.

— Дуня! — говорит она и быстро исчезает.

В юрте чисто и опрятно. Нас приглашают к столу. Дуня приносит большую деревянную миску сбитых сливок с ягодами голубицы и куски хаяка на блюде. Потом на столе появляется чай.

— Угощай, Дуня, получше Улахан киги — большого человека, — смеется Данилов, показывая на Мику. — Он очень любит сливки. Последняя это юрта на дороге, больше сливок и хаяка не увидим до осени.

Поблагодарив за угощение, мы продолжаем свой путь.

Вечером мы выходим к реке Зырянке, названной так в честь казака Дмитрия Зыряна, руководителя морских походов на Алазею и Колыму. Противоположный илистый, с линзами льда берег реки подмыт и возвышается вертикально над уровнем воды метров на двенадцать.

— Корм здесь хороший, — ночевать, однако, будем, — говорит проводник.

Мы развьючиваем лошадей. Мика рассматривает крутой подмытый берег в бинокль и неожиданно восклицает:

— Смотрите! Вон торчат кости. Наверное, мамонта!

— Тут костей разных каждый год много мы видим. «Галами» такие места мы называем, — спокойно отзывается Данилов. — Осенью по дороге на охоту мы промышляем здесь мамонтовую кость, фактория за нее хорошо платит.

— На обратном пути надо будет здесь покопаться, — говорит Мика.

На следующий день мы идем вверх по реке. Александр ведет опробование, мы продолжаем съемку.

В узком, глубоко врезавшемся в коренные породы каньоне бокового ключа Эрозионного мы останавливаемся и, как завороженные, смотрим на многометровую черную блестящую стену, возвышающуюся над нами.

— Вот это пластик! Это уголек! — делая замеры, восхищается Мика.

— Про него Попов сказал, что напрасно он здесь лежит, — говорит Афанасий Иванович.

— Ничего! Напрасно при советской власти он больше лежать не будет. Дойдет и до него очередь, — успокаиваю я проводника.