Мы лихорадочно начинаем громоздить на валежник вьюки с консервами, на них ставим все, что боится воды. С шипением гаснет костер, его заливает вода. Наступает кромешная тьма.

— Вода, вода в палатке! — кричит Степан.

При трепетном свете зажженной спички видно, как множество мелких ручейков подступает к вьюкам. Медленно тянется время… До двенадцати часов сидим в темноте на вьюках. Наконец, вода, затопив на десять сантиметров пол палатки, останавливается и начинает медленно убывать.

Мы облегченно вздыхаем.

— Вот мы и познакомились с северными приливами, — говорю я, пытаясь разжечь костер.

— Счастье наше, что начался отлив. Еще метра полтора воды, и плавать бы нам в море, — замечает Леонид, снимая намокшую одежду.

Утром мы осторожно переходим вброд быструю речку и вскоре попадаем прямо в центр Олы — небольшого поселка со старой заколоченной церковью в центре. Нас встречает орава худых, голодных и вороватых собак. Они лают, воют на все голоса. По вытертой на груди шерсти видно, что это ездовые собаки. Выбираем полянку посуше и прямо среди поселка ставим палатку.

Вдоль реки тянутся «поварни» — легкие постройки, около них сушатся растянутые сети, на вешалах вялится юкола.

Жители почти сплошь камчадалы. Они говорят на русском языке, чуть шепеляво и мягко выговаривая буквы. В основном занимаются рыбной ловлей, промыслом морского зверя, зимой — охотой за пушным зверем и извозом на собаках.

На следующее утро, проснувшись, видим, что нашей обуви, вывешенной на ночь около палатки для просушки, и части немытой посуды, легкомысленно оставленной Степаном у костра, нет.

— Однако, собачки съели, — говорят, сочувственно качая головами и разводя руками, местные жители. — Сама летом промышляет ездовая собачка, хозяева ее не кормят — жирная, ленивая будет.

Вскоре мы находим и отбираем у собак часть посуды, основательно вылизанную, и сапоги с объеденными голенищами и изжеванными носками.

— Нет, я с вами на прииски не поеду, — говорит мрачно, но решительно Степан, с огорчением рассматривая остатки обуви, которую он смазал накануне нерпичьим салом. — Хиба эти собаки съедят ночью, хиба эти лошади-зверюги искалечат дорогой. Как хотите, а я здесь останусь, — категорически заявляет нам Степан. Усы его обвисли, весь он за этот короткий путь осунулся, выглядит жалким.

— Ну, что ж, оставайся, поедем одни, — единодушно соглашаемся мы.

В семи километрах вверх по реке — поселок якутов. Оттуда на днях должен был уходить на прииски транспорт в тридцать лошадей с проводником.

Мы собираемся ехать с ним.

Но пошли дожди, в реке поднялась вода. Проводник уверил нас, что в это время через реку вброд на лошадях не переправиться, а впереди четыре опасных брода.

28 сентября погода прояснилась. Решили больше не дожидаться попутного транспорта. С трудом завьючиваем отдохнувших лошадей и двигаемся вверх по реке.

Перед первым же ночлегом догоняем старателя Петра Лунева. Мы с ним познакомились еще в Нагаеве. Он со своим проводником возвращается на прииски. Решаем дальше двигаться вместе, так как они знают тропу и броды. Мы уже хорошо изучили повадки своих лошадей и ежедневно вьючим их без большого для себя урона. Только однажды, перепутав лошадей, — они у нас все белые, — я второпях вскочил на необъезженного жеребца, за что был моментально наказан. На полном скаку он помчался к реке и вдруг остановился, как вкопанный, а я полетел с него вниз головой в воду.

С каждым днем становится все холоднее. Пожелтела трава, с тополей и тальника слетают последние листья, осыпаются желтые иголки лиственниц. По небу ползут тяжелые, темные снеговые тучи. Из них иногда сыплется ледяная крупа. Мы каждое утро со страхом выбираемся из палатки, ожидая увидеть снег. Прошли уже более ста километров, но тайга пуста и безлюдна.

Подошли к верховьям реки. В неглубоких протоках, как в садке, плавают стаи крупной кеты. Здесь она мечет икру. В руках Петра появляется несколько трепещущих рыб. Мы лакомимся свежепросоленной кетовой икрой, берем с собой несколько рыбин — за Яблоновым хребтом кеты уже не будет.

Переваливаем хребет, покрытый мелким снегом, и спускаемся в верховья Экчана — одного из притоков Колымы. Находим старое зимовье. Здесь останавливаемся надолго: будем дожидаться, пока установится зимняя дорога. Дальше можно ехать только на оленях.

В зимовье тесно. Выбрав сухую полянку среди кустов, ставим с Леонидом палатку и удобно располагаемся в ней. Но блаженство наше длится всего лишь день.

На следующее утро мы с трудом выбираемся из провисшей палатки. За ночь ее почти завалило снегом. Снег, как клочья ваты, висит на кустах и деревьях.