Вокруг сверкают горы. Небо голубое и чистое. «Зима!» — радуемся мы. Всем нам не терпится скорее попасть на прииски. Но бывалый Петр Лунев охлаждает наш пыл — дорога установится еще не скоро.

Тянутся дни томительного ожидания. Чтобы скоротать время, мы с Леонидом, сделав себе лыжи, с утра до вечера пропадаем на охоте.

Плоскогорье, где расположено наше зимовье, — любимое место кочующих эвенов. Многие из них приходят к нашей базе. Одежда оленеводов и охотников свидетельствует, что среди эвенок есть искусные мастерицы. Костюмы сшиты из выделанных оленьих шкур, пыжика и ровдуги. Обувь — торбаза, украшенные бисером, сделаны из прочных шкур с оленьих ног — камусов. На каждом эвене, будь то мужчина или женщина, — небольшой передник, ярко вышитый бисером, опушенный бобром или выдрой. У девушек и женщин передники более нарядные, обычно украшенные в несколько рядов серебряными рублями и полтинниками.

Сейчас, спустя четверть века, когда мне случается бывать в эвенских колхозах, я всегда вспоминаю свое первое путешествие по колымской тайге, зимовье и неприглядную кочевую жизнь эвенов. Зимой в морозы и в летние дни, когда полно «гнуса» — комаров и мошки, им приходилось ютиться в своей урасе — примитивном сооружении из жердей, поставленных конусообразно и покрытых дырявой тонкой ровдугой. Как сейчас вижу: посреди урасы горит костер, в который грязная, прокопченная хозяйка без конца подкладывает дрова; дым немилосердно ест глаза, в спину дует ледяной ветер. Палатка с печкой кажется раем по сравнению с урасой, и наши гости эвены неохотно покидают нас, спрашивая, где можно купить печку с палаткой. Но и в палатке становится уже холодно по ночам.

Сообща находим выход из положения.

Устраиваем несколько субботников, и вскоре около зимовья вырастает новый, высокий, с ошкуренными стенами барак. К ноябрьским праздникам справляем новоселье. Теперь эвены еще чаще приезжают к нам в гости. Мы пользуемся у них большим авторитетом.

Вспоминается такой случай. Как-то вечером привезли на оленях двух раненых охотников — отца и сына. Они неосторожно чистили оружие, и случайный выстрел из двустволки раздробил обоим руки и ноги. Особенно сильно пострадал старик.

Раны гноились. Первая помощь, которую оказали охотникам, состояла в том, что к ранам приложили шкуру специально убитого оленя, сверху перевязали грязными тряпками.

Уже пятый день несчастных лечил шаман — грязный, лохматый эвен, который, чтобы поддержать свой престиж, все время совался с помощью к нашему фельдшеру.

— Да не разводи ты мне тут заразу! Ишь до чего довел больных своим лечением, еще сутки — и началась бы гангрена, — возмутился тот.

Мы честью попросили шамана не мешать, и он, обиженный, уехал. После перевязки раненые впервые за пять суток уснули. На следующий день их увезли в Нагаево.

Эвены пришли нас благодарить. Мы пробовали воспользоваться благоприятным моментом, уговорить эвенов собрать олений транспорт и двинуться в тайгу.

— Голодают крепко на приисках. Продукты были на исходе, когда я уезжал, — сокрушался Петр.

Но наши гости заявили, что они не собрали еще оленей. Никому не хотелось ехать первым и проторять дорогу. Петр, махнув рукой, решил действовать сам. Через несколько дней ему вместе с двумя каюрами удалось организовать первый транспорт из оленей Союззолота, пасшихся около зимовья, и 20 ноября он уехал с продуктами на прииски. Мы проводили его с завистью. Всем нам надоело ждать, хотелось скорее взяться за дело.

Спустя день, вечером, к нашей базе лихо подкатили три нарты. В упряжке — белые ездовые олени. На них — богатая сбруя с бубенцами. С нарт слезли два эвена в пыжиковых кухлянках. Один из них, коренастый, широколицый, важно вошел в барак и поздоровался с каждым за руку:

— Мин [1] князь Иван Громов.

Я с удивлением смотрю на «князя». Леонид шепнул мне:

— У этого нераскулаченного «князя» в тайге больше десяти тысяч собственных оленей. Всех бедных эвенов он держит в руках. И знаешь, что им толкует? «Русские придут, тайгу сожгут, оленей отберут…» Вот где, пожалуй, истинная причина, что мы сидим с тобой здесь без оленей.

— Еду договор с Союззолотом заключать! Много товару, спирту надо получить. Груз надо возить, пастухов кормить, — сообщил, отдуваясь, Громов. Его широкое лоснящееся лицо покраснело от выпитого спирта. Маленькие, заплывшие жиром глазки недоверчиво смотрели на нас.

Я глядел на этот живой анахронизм и думал: «Недолго, совсем недолго осталось тебе княжить в тайге!»

Утром Громов уезжал в Нагаево. Мы с Леонидом смотрели вслед упряжке. «Конфисковать бы ее у этого кулака», — мелькнула озорная мысль.

…Снова ожидание. А на приисках положение все хуже. Оттуда приехал уполномоченный управляющего колымскими приисками доктор Савенко.

— Везу корреспонденцию и буду наводить порядок в делах снабжения, — сообщает он. — Горняки голодают, осталась одна фасоль да заплесневелая мука. Насчет вас, — обращается он ко мне, — есть указание направить первым транспортом на прииски, а Коффа командировать в экспедицию Цареградского, куда он просился.

Леонид расплывается в улыбке: экспедиция — его давнишняя мечта.