— Какого чёрта… — начал Мид.

— Северяне! — завопил кто-то. — С востока!

— Какие северяне? О чём вы…

И тогда закричали все.

— Там! Там!

— Треклятый ад!

— На стены!

— У нас есть стены?

Простые люди снаружи — возницы, слуги, кузнецы и повара — бежали сломя голову от фургонов и палаток, спешили к гостинице. Среди них уже скачут конные, верхом на лохматых лошадках, даже без стремян, при этом не менее быстро. Она подумала, что у тех могут быть луки, и через миг в северную стену гостиницы застучали стрелы. Одна завернула в окно и проскользила по полу. Чёрная, зазубренная, примитивно сработанная штука, но от этого не менее опасная. Кто-то, с протяжным звоном извлекал мечи, и вскоре блеск клинков сиял во всём зале.

— Поставьте лучников на крышу!

— У нас есть лучники?

— Закрыть ставни!

— Где полковник Бринт?

Раскладной столик протестующе скрипнул, когда его подтащили под одно из окон, по полу полетели бумаги.

Пока два офицера сражались с гнилыми ставнями, Финри удалось выглянуть наружу. Через поля на них накатывал огромный человеческий вал, уже на полпути между деревьями и постоялым двором, стремительно приближаясь, растягиваясь по ходу атаки. Над ними трепетали клочья знамён, украшенных костями. На первый взгляд, там было не меньше двух тысяч, а в гостинице не больше сотни, в основном легковооружённые. Она сглотнула от ужаса простоты арифметики.

— Ворота закрыты?

— Подоприте их!

— Отозвать Пятнадцатый!

— Слишком поздно брать…

— Клянусь Судьбами. — Глаза Элиз поползли на лоб, их белки крутились во все стороны, будто в поисках неких средств спасения. Таковых не было. — Мы в западне!

— Помощь придёт, — сказала Финри, пытаясь говорить так спокойно, как только могла с угрожающим проломить рёбра сердцем.

— От кого?

— От Ищейки, — который весьма разумно использовал малейшую возможность отделить себя от Мида как можно большей территорией, — или генерала Челенгорма, — чьи люди в таком раздрае после вчерашней беды, что не в силах помочь даже себе, уж не говоря о ком-то другом, — или от наших мужей, — которые по шею погружены в наступление на Осрунг, и наверно без малейшего понятия, что прямо позади них возникла новая угроза. — Помощь придёт. — Прозвучало до слёз неубедительно, даже для неё самой.

Офицеры рвались в никуда, разом указывали во все стороны, хрипели друг другу противоречивые распоряжения. В комнате неумолимо темнело, и неразбериха росла по мере баррикадирования окон попавшим под руку роскошным хламом. В центре всего стоял Мид, неожиданно оставленный в одиночестве, безо всякого внимания. В одной руке он держал и неуверенно рассматривал свой золочёный меч. Другая рука неприкаянно сжималась и разжималась. Как взволнованный отец на грандиозной свадьбе — столь тщательно всё подготовил, что в этот великий день оказался совершенно лишним. Сверху презрительно хмурился его искусный портрет.

— Что же нам делать? — обратился он ни к кому конкретно. Его блуждающие в отчаянии глаза сверкнули на Финри. — Что же нам делать?

Она и сама — до тех пор, пока не открыла рот, — не знала, что у неё нет ответа.

После краткого волшебства ясной погоды опять накатили тучи, и дождь пошёл по новой, основательно заволакивая фланги поля битвы и понемногу пичкая маршала Кроя и его штаб очередной порцией сырой, липкой тоски.

— Будь проклята изморось! — выпалил он. — С тем же успехом я могу надеть на голову ведро.

Многие полагают, что на поле боя лорд-маршал наделён верховным владычеством, превыше императора в тронном зале. Им невдомёк о бесконечных преградах его власти. Например, погода, как правило, плюёт на приказы. Далее, есть баланс политических интересов, капризы монарха, настроение общества. Есть целая галактика тыловых проблем: вопросы снабжения, транспорта, дисциплины и связи, и чем крупнее армия, тем более головокружительно тягостными они становятся. Если каким-то чудом удаётся вывести всё это громоздкое скопище на настоящие боевые позиции, то штабы размещаются в тылу, и даже при возможности выбрать хороший наблюдательный пункт командующий никогда не увидит всего. Хорошо, если сможет увидеть хоть что-то. Приказы порой идут до исполнителей полчаса или больше, и, таким образом, часто становятся бесполезны или попросту опасны к тому времени, как их получат — если их получат вообще.

Чем выше ты взбираешься по цепочке командования, тем больше становится звеньев между тобой и обнажённой сталью, и тем менее тесной становится связь. Тем сильнее людская трусость, неумелость, опрометчивость или, что хуже всего, добрые намерения, способны исказить твои замыслы. Тем большую роль играет случай, а случай редко играет в твою пользу. С каждым повышением по службе маршал Крой ждал, что наконец-то стряхнёт оковы и восстанет с обретённой мощью истинной власти. И с каждым повышением он оказывался всё более бесправен.

— Я как старый ослепший олух, который втянул себя в дуэль, — пробормотал он. Только вместо собственной жизни, от его неуклюжих взмахов зависят тысячи других.

— Не изволите бренди с водой, лорд…

— Нет, не изволю, мать его! — рявкнул он на денщика, а когда тот робко попятился прочь, поморщился. Как же ему объяснить, что он пил его вчера, когда услышал о смерти сотен своих бойцов, и теперь его тошнит от самой мысли о бренди с водой?

Не успокаивало и то, что его дочь разместилась так близко к передовой. Он тянул подзорную трубу к восточному флангу, пытаясь различить сквозь капли постоялый двор, где находится штаб Мида. Сегодня он нечаянно порезал щёку. Когда брился — его прервали тревожным донесением от Ищейки. За деревнями к востоку были замечены знамёна дикарей из-за Кринны. Люди, самим Ищейкой признанные дикарями, несомненно, таковыми и были. Теперь Крой пребывал в глубокой тревоге, и вдобавок, одна сторона его лица была гладкой, а вторая — щетинистой. Такого рода мелочи постоянно сердили его. Армия складывается из мелочей, как дом из кирпичей. Положи один кирпич сикось-накось, и всё зашатается. Лишь забота о безупречной укладке каждого…