Через полчаса я уже получил письмо от Фельдмана.

«Здравствуйте. К сожалению, случилось худшее. Кирилл попал в руки людей Ахмета Мамикоева. Ходят слухи, что Юрий Демидов, отец Кирилла, должен ему астрономическую сумму. Даже называть её не буду, тем более, что цифры расходятся. Скорее всего, это тот человек, который организовал убийства родителей Кирилла. Но это не доказано.

Они, как всегда, оказались проворнее милиции.

Кирилл где-то в Москве. Я веду поиски и нащупываю пути к главарю. Он вполне легальная личность, но к нему не придешь и не спросишь. Он сделает удивлённое лицо – и только. Поэтому ищу цепочку друзей и родственников. Не теряйте надежды. Пока сидите в Баранове, конспирируйтесь, насколько возможно, потому что милиция тоже идёт по следу. А милиции нужны, помимо Кирилла, вы, да и ваш водитель тоже представляет интерес. Давид».

Вернулись Даша с Васютой, принялись чистить картошку и греть в чугунном горшке воду в печи.

– А я знаю, что всё будет хорошо, вот увидите! – говорила Даша. – Я вам таких барановцев покажу! Я их люблю, они такие… такие незлобивые.

Но все равно мы чувствовали себя так, будто вынули металлический стержень, скреплявший нас. Кирилл не был этим стержнем, им была его идея. Никто из нас не мог его заменить.

Между тем, как явствовало из ЖЖ, флешмоб со звонницами набирал силу. Здесь и там возникали маленькие подобия установленного у таджиков креста с колоколом. Я то и дело подзывал девушек к экрану ноутбука и показывал очередную фотографию.

Чаще всего это были настольные домашние украшения. Типа фронды для себя. Но появлялись и публичные знаки. В какой-то страховой компании копия нашей звонницы была установлена при входе и имела высоту более двух метров. Ее обклеили, правда, рекламными логотипами компании, но это уже неизбежное зло.

На одном снимке был изображен знак, установленный на заснеженном участке дачи, по-видимому, в огороде, потому что неподалеку торчали останки чучела.

В трех местах «знаки императорской власти», как окрестил их Фельдман, были установлены перед зданиями местных администраций. Очевидно, этими районами управляли наиболее отчаянные головы. До городских администраций дело пока не дошло, ограничились районными. Знаки были изготовлены добротно и напоминали надгробия братских могил.

На одной из фотографий я увидел старушку, возлагающую к звоннице цветы.

Народ в ЖЖ отнёсся к затее по-разному. Возможность приколоться и заодно как-то подразнить серьёзных и власть предержащих, несомненно, привлекала многих. Почти никто серьезно не отнесся к этому знаку, кроме «истинно православных». Я пошел по ссылке на православный форум и увидел, что там Кирилла заклеймили. Мало кто верил в истинность его православия, а использование креста в качестве простой метки типа «здесь был Вася» многих покоробило.

Честно говоря, я не знаю, что такое истинность православия. Я считал Кирилла верующим, видел, как он молится, но, по моим наблюдениям, он не строго соблюдал обряды, не постился, например, и непонятно – причащался ли. Во всяком случае, с тех пор, как покинул «периметр», не делал этого.

Я же никак не мог записать себя в воинствующие атеисты, но и до веры мне было ещё очень далеко. Слишком много бесов одолевало меня в разные периоды моей жизни. Говорят, правда, что они одолевают всех, но я, наблюдая, как ловко управляется с горшками Даша, почему-то был уверен, что никакие бесы не одолевают эту девушку. Да и насчёт Кирилла почти не сомневался. Мои же бесы, отгуляв свое, лениво сидели по углам.

Впрочем, один бес оторвал задницу от лавки и заставил меня ни с того ни с сего написать письмо Зизи. Вспомнилась мне моя боевая подружка, которая так хороша была в своем платье на вечеринке Кирилла.

«Привет, Зизи!

Выдалась свободная минутка, как писал Сухов, и вот пишу тебе письмецо. Мне кажется, что ты немного в курсе наших дел, в том числе знаешь и о захвате Кирилла. События переместились в Москву, а я сижу в глухой провинции с двумя милыми барышнями и нашим водителем и жду, чем дело кончится.

Последние два месяца были так насыщены событиями, что совершенно отодвинули мысли о какой-то личной жизни. Тем не менее, в минуты тоски я иногда вспоминал наши встречи и ту бесшабашную удаль, которую ты на них демонстрировала.

Напиши, если не лень, старому авантюристу Дону и обрисуй ситуацию, как ты её видишь со своего положения вассала первого уровня.

Целую, Д.

P.S. Привет Гене Блинову (ЦЕНТРУ) и девочкам!»

Насчет личной жизни я не соврал. Не то, чтобы поползновений, но и мыслей за этот период сумасшедшей гонки не было. Зато здесь, в натопленной избе, в предновогодние дни, слушая треск поленьев в печи, я нет-нет и подумывал о каких-то ублажениях плоти, однако, решительно не находил к этому путей.

Обе мои попутчицы отпадали по определению, хотя были и милы, и привлекательны, а думать о том, чтобы здесь, в этой глуши, встретить барышню или даму, с которой удалось бы завязать краткосрочный роман, – думать об этом было смешно.

Через час я получил ответное письмо от Зизи.

«Дон, я ужасно рада, что ты мне написал!!!

У нас такая запарка – некогда оторвать жопу от стула. Сдача первого номера „Государева круга“, Анжелка зверствует, а мы с Мортиморой отдуваемся. Я здесь ответственным секретарем, а она администратором.

Я в связи с этим подалась в Москву, но толку-то? Некогда не то что оторваться по полной, а даже сбегать пожрать. Ну и заварили вы кашу!

Давид иногда появляется и служит тебе кое-какой заменой:))).

Прости, но ты же не рассматривал наши отношения всерьёз? Он сейчас тоже встрепанный, потому что эти пидарасы где-то держат Царевича (он у нас здесь проходит под этой кличкой), а денег вложено невъебенно. Проект накроется медным тазом, если Царевича замочат.

Гену Блинова не знаю. Кто такой? ЦЕНТР и ЦЕНТР. Нам похую, мы вассалки-зажигалки!:))

Не скучай! Целую!

Зизи».

Вот так. Упоминания Давида кольнуло, хотя чего я хотел? Чтобы меня вечно помнили и хранили верность все, с кем я переспал?

Поужинав по-простецки (вареная картошка, селедка, лук), мы с Дашей пошли гулять по вечернему Баранову. Она обещала показать местный Бродвей. Лиза с Васютой остались смотреть какой-то фильм на DVD-плеере ноутбука.

Было около восьми часов вечера, на улицах темно, фонарей в Баранове не признавали за исключением нескольких центральных улиц. Собаки по очереди лаяли из-за каждого забора, мимо которого мы проходили, как бы передавая друг другу эстафету.

Темнота и полное безлюдье навевали тревожные мысли.

– Здесь тихо, – сказала Даша, заметив моё беспокойство. – Не озоруют. Года два назад кого-то ограбили, да и то пришлый был. Все друг друга знают.

Вскоре мы вышли к центру, где стояли каменные двух– и трёхэтажные дома и несколько административных зданий. Здесь горели фонари и вывески, на улице попадались барановцы.

По-прежнему меня интриговали неоновые вывески «Бар-бар». Я предложил Даше зайти.

– Да это ж просто чайные! Здесь раньше было много чайных, там баранками угощали. А пили все равно больше водку и пиво…

– А сейчас?

– Сейчас под музыку.

Мы зашли.

В небольшом баре было накурено, хотя сидела там всего одна компания из трёх мужиков в дальнем углу. За стойкой скучала барменша в кокошнике.

Я заказал чаю с баранками и мы уселись поодаль.

Барменша принесла нам чай и маленький графинчик водки. В плетёной корзинке лежали баранки всех видов – сладкие, соленые, с маком и кунжутом. На блюдечке – засахаренные и сушеные груши.

– Я водку не заказывал, – сказал я.

– Это гостям от наших, – кивнула она в сторону компании. – Барановская пшеничная.

– Спасибо.

– Надо выпить, – сказала Даша. – Уважить. Это здешнее начальство. Начальник пожарной охраны, начальник водопровода и начальник ГАИ.

Я разлил водку в стопки. Полную себе и пригубить – Даше. Затем мы с начальством обменялись приветственными взмахами стопок и выпили.

Музыка здесь была подходящая: «Увезу тебя я в тундру» в исполнении Кола Бельды.

– Они всегда здесь сидят? – поинтересовался я.

– Ну я не знаю… Я здесь три раза была всего. Сидели.

– Главное, у них есть тема для разговора. Как тушить пожар при неработающем водопроводе, – пошутил я.

Даша улыбнулась.

– Вы мне расскажете про Кирилла? Я не поняла. Это шутка? Про престол… Будто он хочет стать Государем всея Руси? – спросила она.

Я налил себе ещё. Тема ответственная, тут надо выпить.

Она слушала внимательно. По глазам всегда видно – понимает тебя человек или только делает вид. Даша понимала. Вообще, я не заметил пока отличий в уровне интеллекта между нею и столичными барышнями.

Когда я упомянул о Богородице, она просияла и перекрестилась.

– Слава Богу! Спаси и помилуй. Он воцарится, она ему поможет! – сказала она.

– Особенно если будет действовать напару с Фельдманом, – некстати пошутил я.

Даша нахмурилась.

– Нельзя так говорить.

– Прости.

– А ведь его ждут, – сказала она.

– Кто?!

– Народ. Ждут-ждут, вы не знаете. Давно ждут и верят…

– …Что придет батюшка-царь и наведет порядок… – подхватил я.

– Да. А что в этом плохого? – удивилась Даша.

«И в самом деле, что в этом плохого?» – подумал я. Да ничего, в общем. Кроме нереальности такой мечты. Но откуда эта нереальность берется? От неверия. А если верить? Тогда остается препятствие в виде человеческой природы – и претендента на престол, и его потенциальных подданных.

Не сдюжат, как говаривали раньше.

– Самим надо головой работать. И руками, – хмуро сказал я.

– А мы разве не работаем? Дайте только работу – горит! Но нету её. Здесь, в Баранове, две трети мужиков только в сезон работают околотчиками. Груши околачивают. Месяц от силы, – горячо говорила Даша. – Остальное время пьют. Государь нам не для работы нужен, а для справедливости. Чтоб было, кому пожалиться…

Она так и сказала – «пожалиться».

– А Кирилл, он может… Одна беда у него… – пригорюнилась она.

– Какая?

– Денег больно много.

– Ну, денег много не бывает, – заметил я.

– У нас наоборот. Мало не бывает. Что есть, всё наше. А деньги порчу наводят.

– Деньги – это чеканенная свобода, – повторил я слова Кирилла.

– А кто ее чеканит? Вашу свободу! – Даша вдруг рассердилась. – Деньги не свободу дают, а беспечность. Обеспеченный человек – это какой? Беспечный и есть. Деньги у вас не пахнут. А беспечность очень даже пахнет, только вот запах у нее противный. Потому что за чужой счет.

– Стоп. Стоп, – сказал я. – Ты новое платье хочешь? Серёжки какие-нибудь? Плеер, чтоб музыку слушать?

– Нет. Как я могу хотеть того, чего не могу купить? – удивилась она.

– А мечтать?

– Фу… О платье мечтать… Тем более, о плеере каком-то. Я мечтаю… – она зажмурилась сладко и проговорила то, чего я и ожидал. – …О большой любви. А для неё денег не надо.

Теперь рассердился я.

– Ага! С милым рай в шалаше? Но учти – только первые три дня. А дальше ты начнешь замечать неудобства шалаша.

– Ну так мы же вместе будем строить свой дом! Построим – переедем туда…

– А дальше вам захочется дачу, машину, яхту, путешествие в Египет… И для всего этого нужны деньги.

– Заработаем… – не очень уверенно сказала Даша. – А Кирилл и наши богачи их не заработали. Такие деньжищи заработать непосильно. Ни за какую работу столько не платят.

– За работу не платят, а за голову платят.

– Как это?

– Чтобы иметь большие деньги, надо иметь хорошую голову. Чтобы знать, как их делать. Из маленьких денег большие.

– Знать, как обмануть половчее? Вот за это и платят. За обман, – упрямо сказала она.

– Но Кириллу-то деньги достались от отца. Он никого не обманывал.

– Его счастье. Но придётся… Рядом с ним жить тяжело. Вроде, он и не хочет тебя купить, а ты сам про себя думаешь, что продался с потрохами…

Это она верно заметила. Это точно. Есть такая магия у денег. Рядом с ними чувствуешь себя или неуютно или сволочно. Можно для вида изображать независимость. Типа платить за свой чай в ресторане с олигархом. Но дружить с ним уже не получается. Давит его кошель, даже если он того и не замечает.

Но я же, черт возьми, не продался?!

«Почему вы так считаете? – спросила моя совесть голосом Лизы. – Именно продались. Только в рассрочку».

Я выпил последнюю рюмку. Даша заметила, что я погрустнел.

– Пойдемте, я вас с хорошим человеком познакомлю. Я у него всегда в гостях бываю, когда приезжаю в Баранов, – сказала она.

Я расплатился, и мы вышли из «бар-бара». Пожарный, водоканал и гаишник продолжали менять пустые графинчики на полные.

С освещенного «Бродвея» мы свернули в тёмные улочки с одноэтажными домами и через пять минут оказались рядом с домом, откуда доносились звуки гармони.

– Здесь дядя Потап живет, – сказала Даша.

По дороге она успела про него немного рассказать. Потап Потапыч Баранов был потомственным околотчиком, при советской власти получил орден «Знак Почета». За сезон околачивал до двухсот грушевых стволов, среди них диаметом до 25 сантиметров, что особенно было важно. Не у всякого околотчика находился инструмент на такое мощное дерево.

– И ещё он лучший гармонист в Баранове…

Открыла нам женщина лет сорока – живая, крепкая и смуглая, с чёртиками в глазах.

– О, кто к нам пришел! Какие люди! – она заключила Дашу в объятия, подала мне руку. – Оксана.

В избе было полно вышитых полотенец, развешанных по стенам, и клеток с канарейками. Последних было не менее семи. Все они уже были накрыты на ночь шелковыми платками.

Посреди избы на табуретке сидел хозяин в рубахе навыпуск, галифе и сапогах. Он самозабвенно играл на гармони, прикрыв глаза, склонив голову набок и почти уложив ее на инструмент. Заметил он нас лишь когда доиграл пьесу. Это был вальс «На сопках Манчжурии».

Он был заметно старше жены, ему явно было за пятьдесят.

Он тоже расцеловался с Дашей, пожал мне руку. Рукопожатие было крепким.

– Оксана, накрывай на стол! Гостей принимать будем.

Оксана засуетилась, и мигом на белой скатерти появилось всё, что нужно: штоф водки, хрустальные гранёные рюмки, домашние закуски – огурчики, капуста, грибы и, конечно, груши всех видов – соленые, моченые, маринованные и сухие.

Мы выпили, поговорили немного о том, зачем мы здесь (ну, туристы, понятно), а потом хозяин вновь продел руку в ремень гармони.

Он вывел первую музыкальную фразу и запел:

Снова замерло всё до рассвета —

Дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь.

Только слышно – на улице где-то

Одинокая бродит гармонь:

Подхватила со второй строчки Оксана, подтянула Даша и я неожиданно для себя понял, что знаю текст этой песни до единого слова, хотя никогда её не пел и слышал последний раз лет двадцать, а то и тридцать назад.

То пойдет на поля, за ворота,

То обратно вернётся опять,

Словно ищет в потёмках кого-то

И не может никак отыскать.

И я тоже запел, преодолевая неловкость с непривычки, потому как не помнил, когда я пел в компании. Обычно это бывало с близкими друзьями когда-то, с сослуживцами в Долгопрудном, но как давно это было! Хозяйка ободряюще кивнула мне, я осмелел и запел громче, чувствуя, что у меня получается – и мелодию, и слова я пою правильно.

Веет с поля ночная прохлада,

С яблонь цвет облетает густой…

Ты признайся – кого тебе надо,

Ты скажи, гармонист молодой.

Может статься, она – недалёко,

Да не знает – её ли ты ждёшь…

Что ж ты бродишь всю ночь одиноко,

Что ж ты девушкам спать не даёшь?

Дальше стало уже проще. И те песни, которые последовали за первой, были тоже мне знакомы, они всплывали из памяти строчка за строчкой просто и естественно – и «Сормовская лирическая», и «Раскинулось море широко», и «Заречная улица», и многое другое.

Собственно, иначе и не могло быть. Родное не забывается.

Потап скинул ремень, отставил гармонь в сторону.

– Уважил, Алексей Данилович! Выпьем!

И мы выпили, потом ещё, и снова запели. Короче говоря, мы с Дашей добрались к своим заполночь. Даша водки не пила, конечно, зато Оксана была с мужчинами на равных, ничто ее не брало. Потап же к концу вечера устал, говорил не очень связно, но с большим чувством. Все хотел что-то выговорить важное, но не получалось.

Оксана собрала нам своих солений и даже проводила до калитки нашего дома. Она совсем развеселилась, пела частушки, пугая ночных собак, потом вдруг сникла, прощаясь, заглянула мне в глаза как-то жалобно.

– Пойду я домой, спасибо вам. Муж ждёт… – вздохнула она и непонятно к чему добавила, усмехнувшись: – Муж наелся груш…

Васюта нам открыл полусонный, в одних трусах. Я пожелал молодежи спокойной ночи и нетвёрдым шагом проследовал к себе наверх. Там, на просторном чердаке дома я ещё днём соорудил себе постель. Молодёжь внизу разместилась в маленьких светелках по трём сторонам избы.

Заснул как убитый. Тишина в городке была мертвая, «воздух чист, прозрачен и свеж», как учили мы наизусть в школе.