На следующий день в нашу деревню вошла американская пехота. Когда я спросил их, откуда они, указали дорогу на Вегел. Этого мне хватило. Я быстро собрал свои пожитки, поблагодарил хозяина и хозяйку, вскочил в седло и направился в Вегел, где обнаружил штаб-квартиру 101-го воздушного дивизиона американцев — «Визжащих ангелов». Не терпелось поскорее продолжить свой путь в Эйндховен. Какие-то люди вскрыли гараж, раскопали там вполне работоспособный автомобиль, и в эту замечательную машину вместились: две медсестры, два вышедших из подполья беглеца, один участник Сопротивления, сам владелец гаража — и горы багажа. Одна из сестриц сидела у меня на коленях. Ранним утром мы выехали в Эйндховен, но провели в пути не более получаса, как услышали грохот приближающегося воздушного налета, и, спасаясь, выбрались из машины и разбежались по окрестным полям. Наконец налет закончился. Наступила ночь, но, несмотря на темень, мы доехали до самого Сент-Уденроде, где нас задержал британский военный патруль.

В Сент-Уденроде обнаружилась пивная, однако переночевать было негде. Кто-то улегся на бильярдный стол, кто-то на пол под ним; но всюду было одинаково жестко. В конце концов мы разговорились, и каждый рассказал свою историю. Так мы скоротали ночь, а ранним утром снова пустились в путь и в Эйндховене оказались еще до полудня, и, как выяснилось, как нельзя вовремя, потому что вскоре после этого немцы отбили часть шоссе.

Наконец-то! Не терпелось получить ответы на сотню вопросов одновременно. Как моя семья? В каком состоянии «Вилевал» и «Лак»? Я попросил водителя проехать мимо «Вилевала». Дом стоял пустой, воплощение одиночества. С крыши сорвало почти всю черепицу, часть стены снесена. Гараж полностью уничтожен. Ни единой живой души. Позже я узнал, что леса бомбили союзники, полагавшие, что немцы спрятали там запасы оружия, и что мой двоюродный брат Антон де Йонг, живший в квартире над гаражом, чудом спасся от прямого попадания бомбы.

Оттуда мы поспешили в Эйндховен, по дороге встретив пожарного из филипсовской пожарной команды, который рассказал, что союзники освободили Эйндховен еще в прошлое воскресенье. Но во вторник немцы попытались отбить город, перед этим подвергнув его бомбардировке. Тот налет, что мы слышали по дороге, как раз предназначался Эйндховену! Союзники не успели еще установить противовоздушные батареи, так что немецкие самолеты могли в течение трех четвертей часа безнаказанно бомбить все, что им вздумается. Городу, все еще празднующему освобождение, страшно досталось.

Я спросил, не знает ли он, где мои жена и дети. Он полагал, что в городе, но в «Лаке» ли, сказать не мог. Говорили, что «Лак» горел.

Я нажал на стартер, чтобы ехать к «Лаку», но многие улицы завалило так, что пути не было. Виляя так и сяк, в объезд я наконец добрался до дома, который и в самом деле на вид пострадал основательно. Но не успела машина остановиться, как няня моих детей кинулась ко мне со словами: «Все целы! Никто не пострадал!» Я бросился в дом, и долгожданная встреча состоялась. Никогда еще душа моя не полнилась такой благодарностью к Господу. Не могу описать, что это такое — увидеться снова после таких трудных недель.

С огорчением я узнал, что жена и дети за последние дни натерпелись страху больше, чем за всю войну. За день до освобождения Эйндховена они на велосипедах переехали из Гольф-клуба в город, потому что в Валкенсварде шел бой. По пути им несколько раз пришлось прятаться в придорожных канавах. В Эйндховене, однако, все выглядело поспокойней. Поэтому они и остановились в «Лаке». В понедельник, 18 сентября, Сильвия и Тон увидели, как танки союзников маневрируют по узким улочкам центра. Их поразил контраст между веселостью горожан, шумно приветствующих освободителей, и угрюмыми, сосредоточенными лицами солдат.

На следующий вечер жена отправилась в гости к своему двоюродному брату, взяв с собой трех старших детей. Им хотелось послушать, как по радио сообщат об освобождении Эйндховена. И как раз тут началась бомбардировка. Человек двадцать кинулись искать спасения в доме Леопольда, спрятавшись под лестницей тесного подвала. Слышно было, как совсем рядом рвутся бомбы, от этого сотрясались стены. Тут уж впала в ужас даже моя жена. Между тем наши младшие в «Лаке» прятались в погребе со своей нянюшкой. Шесть бомб упало в саду, так близко к дому, что вылетели все стекла, пострадали стены, тяжелая мебель попадала. С потолка погреба сыпались куски штукатурки, но, к счастью, не там, где хоронились люди.

Теперь «Лак» стал для житья непригоден, поэтому мы оседлали велосипеды и переехали в дом ван Ремсдейков в Гольф-клубе. В оккупацию этот дом занимали немцы, а теперь — несколько семей, оставшихся без крова. Еду для этих восьмидесяти бездомных готовили на оставшейся от немцев полевой кухне. Мы поселились в гараже, который разделили на комнаты самодельными перегородками. Через несколько дней мы вновь переехали, «временно», теперь уже в пристройку к дому Оттена, которую раньше также занимали оккупанты.

Пришли наконец дни, о которых мы мечтали больше четырех лет. Больше не было вокруг немецких мундиров. Не было угрозы личной безопасности. Никакой лжи в газетах или по радио. Никаких ограничений. Снова была свобода слова. Нам даже не верилось. Мы смотрели, как проходят по улицам колонны союзнических войск. Это зрелище означало, что мы и в самом деле освобождены.

Увы, нет радости без печали. Наш город оделся в глубокий траур. Тот налет во вторник унес много жизней, и скоро мы узнали, что потеряли немало друзей и знакомых. Погибло много детей. Так что раздавались не только радостные возгласы. Мы слишком хорошо понимали, что война совсем еще не окончилась.