— Берег там, — сказал я, протягивая руку по направлению откуда стекала вода.

В ту же минуту я вскочил на ноги. Надежда мгновенно вернула меня к жизни. Теперь г-ну Бигорелю не нужно было больше меня тащить. Я сам быстро продвигался вперед, постоянно нагибаясь и ощупывая почву рукой, и по течению воды продвигался навстречу направления водяных струй.

— Ты молодец, — сказал мне г-н Бигорель; — без твоей догадливости, я думаю, мы бы действительно погибли.

Но не прошло и пяти минут после этого, как я больше не ощущал воды под руками. Мы прошли еще несколько шагов, и под рукой был только сырой песок.

Воды больше нет. Он наклонился и также стал щупать песок обеими руками, все тот же влажный песок и больше ничего. В ту же минуту я услыхал легкий плеск воды; г-н Бигорель тоже услыхал его.

— Ты ошибся, голубчик, сказал он, мы все время шли к воде, а не от нее.

— Нет, сударь, уверяю вас, что нет. Если бы это было так, как вы говорите, то песок должен был быть мокрее.

Он ничего не возразил; мы снова остановились в нерешительности и еще раз потеряли всякую руководящую нить. Он вытащил часы.

Было так темно, что невозможно было разглядеть часовую стрелку, но он заставил их бить, они пробили шесть и три четверти. Прилив уже начался около часа.

— Ну вот видите, сударь, ясно, что мы продвигаемся к берегу, а не обратно, а то бы вода догнала нас уже давно.

Как бы в подтверждение моих слов мы услыхали позади себя отдаленный рокот моря; этот глухой шум ясно показывал, что вода прибывала позади нас.

Это был «затор», или ложбинка. Наши берега состоят из рыхлого и сыпучего песка и поэтому не остаются вполне гладкими; они образуют время от времени небольшие возвышения, а между этими возвышениями находятся углубления, наполненные после прилива водой.

Все эти изменения почвы едва заметны для глаз, но для воды они очень чувствительно разнятся от ровного пляжа: во время прилива углубления наполняются раньше, когда взморье еще не под водой, и образуют островки, омываемые, с одной стороны, волной прибывающего прилива, а с другой стороны, вода бежит внутри их, точно речка. Очевидно, мы пришли к одной из таких реченок. Весь вопрос в том, глубока она, или же нет?

— Нам надо непременно перебраться через нее, — сказал г-н Бигорель, — держись за меня крепче.

Я колебался.

— Что ты лучше хочешь, промочить голову или же ноги? Я предпочитаю промочить ноги.

— Нет, сударь, мы так не перейдем, нас снесет!

— Разве ты лучше хочешь, чтобы нас залило приливом?

— Нет, сударь, я думаю о том, как сделать лучше; вот что мы сделаем: вы проходите первый на ту сторону, а я останусь на этой стороне и буду вам кричать. Вы продвигайтесь в направлении, противоположном моему голосу. Когда вы переправитесь, то начинайте мне кричать, я пойду на ваш голос.

— Переходи ты первый!

— Нет, сударь, лучше начинайте вы, я плаваю лучше вас.

— Ты молодчина и храбрец, пойди, я тебя поцелую за это.

И он обнял меня и поцеловал так нежно, точно родного сына. Его ласка тронула меня до глубины души.

Времени терять не приходилось: море быстро прибывало. С каждой минутой шум его позади нас усиливался. Г-н Бигорель первый вошел в воду, а я начал ему кричать.

— Ты не кричи, — сказал он мне, скрываясь в тумане, — а лучше пой какую-нибудь песню, чтобы слова были слышны.

— Хорошо, сударь!

Я начал петь так громко, как только мог, известную песенку про нормандца Роже, которую у нас знает всякий ребенок. Спел один куплет и прислушался.

— Чувствуете ли вы, сударь, дно под ногами?

— Да, дитя мое, кажется, земля поднимается, продолжай петь!

Я запел второй куплет; и только что хотел запеть третий, как услыхал голос г-на Бигореля:

— Ну, Ромен, теперь твой черед, я выбираюсь на сухой песок! Вода доходит только до колена, переправляйся, — при этом, в свою очередь, он затянул заунывную песню, да такую печальную, что у меня невольно сердце заныло.

Несмотря на это, я храбро вошел в воду; я был ростом намного меньше г-на Бигореля, поэтому скоро потерял дно, это была не большая еще беда, я плавал, как рыба, но течение воды было сильное: я с трудом с ним справлялся, меня относило, пришлось побиться минут десять, пока я добрался на другую сторону и мы вместе вышли на сухой песок. Он вздохнул с таким облегчением, что я тут только понял, как он боялся за меня.

— Отдохнем минутку и понюхаем табачку!

Но едва он дотронулся до своей табакерки, как воскликнул: