Шрифт:
— Однако кусок янтаря весом более двух фунтов Природа нам дарит не чаще, чем двуглавых младенцев, — резонно напомнил судовладелец.
— Я берусь доставить вам глыбу ровно в три фунта весом! — объявил Мартини.
И тут Алена навострила ухо.
— Вы не возражаете, если Даниэль подвергнет ее проверке? — спросил, улыбаясь, Данненштерн. — Всех нас время от времени обманывают ловкачи, и если ваша глыба окажется произведением искусства на деревянной основе, как умеют делать в Данциге…
— Не окажется!
Алена не могла сдержать победной улыбки!
Кусочек камня Алатыря в ладанке подал голос!
Она взялась рукой за грудь, чтобы еще острее ощутить горячую иголочку, пронзившую ее тело сквозь тонкую кожу ладанки.
Права была Рязанка! Именно Даниэль должен был свести ее с Алатырем-камнем, а уж как она тот камень будет добывать — никого не касается. Алена порадовалась проницательности своей наставницы, а пока за грудь держалась да радовалась — прослушала, что Давид Мартини Второй толковал про теперешнее местоположение диковинного камня.
Да это было и неважно — раз уж он брался доставить Алатырь в Ригу, так не всё ли равно, откуда?
Мастер Ребус приосанился, вздернул подбородок. Алена уж знала — этак он готовится изречь нечто значительное.
— Пусть мне только дадут на день этот кусок янтаря! Господь мне свидетель, я проверю его по меньшей мере тремя способами!
И больше уж ни о чем ином говорить он не мог.
По хозяйскому обращению Алена поняла, что никто их с Ребусом на ужин оставлять не собирается — ни фрау Марта, ни сам Данненштерн. И была ей потом морока — вести домой обиженного и голодного Даниэля. Хорошо — догадалась и начала расспрашивать про способы.
— Коли речь идет о небольших кусках, то можно просто бросить их в воду. Натуральный янтарь ненамного тяжелее воды, — начал Даниэль вполне вразумительно и сразу пустился в алхимические разглагольствования.
Угомонился он только во время ужина. Поесть мастер Ребус любил.
Следующие недели были томительны. Уж сколько, если посчитать, ждала Алена хоть весточки о камне Алатыре! С осени почитай что до лета. Вытерпела, не жалуясь. А как засветился вдали дивный камень — так и каждый часок в тягость стал.
Приехал пастор Глюк с дочками и с воспитанницей, остановился неподалеку, прислал воспитанницу просить к себе мастера Ребуса — он книгу какую-то древнюю привез, не терпелось показать.
Алена, как подлинная почтенная горожанка, посланницу, не угостив, не отпустила. Маленькую Марту не напрасно звали маленькой — ростом не вышла, хотя была надежда, что девочка еще вытянется, тринадцать лет всего. А уж сласти любила! С того, видать, и была кругленькой, налитой. И черные глазки круглыми были, и щечки, а личико — смугленькое.
— Это дитя разорит меня когда-нибудь на пудру! — шутил херр Глюк.
Несколько лет назад он взял девочку в сиротском приюте города Ревеля. Там ему сказали, что, возможно, отцом девочки и ее старшего братца был шведский офицер, служивший где-то в Лифляндии, но он умер, потом умерла и мать, родственники несколько раз передавали детей из рук в руки, и до правды, пожалуй, уже не докопаться.
Пастор совершил, разумеется, доброе дело, и он собирался со временем хорошо выдать Марту замуж, а пока она прислуживала в комнатах, занималась шитьем, училась стряпать — проходила девичью науку. И не сказать было, на нее глядя, что сиротинка, — улыбчива, приветлива. Алена вспомнила себя в лопухинском доме — она-то всегда чужих дичилась…
Даниэль с маленькой Мартой ушли. Алена проводила их и тоже из дому убралась. Нужно ей было расспросить добрых людей на постоялом дворе, чтобы знать, каким образом, раздобыв камень Алатырь, безопасно покинуть Ригу. И еще кое-что приготовить…
А когда она вернулась — Даниэль позвал ее в мастерскую. Он был уже в длинном фартуке поверх халата.
Посреди расчищенного от мелкой рухляди стола лежало нечто с конскую голову величиной, завернутое в холстину.
— Вот она, подлинная редкость! — сказал Даниэль. — Только что принесли от Мартини. Ну-ка, моя милочка, разверни…
Впервые в жизни всей душой Алена была благодарна мастеру Ребусу. Никогда он ей такой радости еще не доставлял, даже ночью, как сейчас — предложив раскутать камень Алатырь.
Осколок в ладанке бился и толкался, как младенец, что готовится покинуть материнское чрево.
Холста оказалось наверчено порядком…
Наконец-то Алена держала в руках эту глыбищу — неровную, шероховатую, покрытую серой коркой, отдающей то в зеленоватый, то в блекло-желтый цвет, хранящую внутри медовую прозрачность. Край ее был сколот — и при желании Алена могла заглянуть вовнутрь, словно меду напиться. Другой же край был по виду как кость, во всяком случае, Алена бы его от рыбьего зуба не отличила. И кость эта сбоку была мелкодырчатая, как бы пена окаменевшая.