— Да что ж это с тобой, девка, поделалось? — спрашивала она. — Ведь не от обиды, чай, ревешь!

— Сте-па-ни-душ-ка… — выговорила Алена. — Давай скорее проклятье мое снимать!

— Про Дуню свою, что ли, разведала?

Знала Рязанка, что есть у Алены подруженька любимая, да не ведала, что та подруженька — государыня всея Руси…

— Давай снимать поскорее! — торопливо продолжала Алена. — Извелась я! Сил моих более нет!

— Ишь, загорелось ей! — возмутилась Степанида. — Терпела, терпела — и на тебе! Условились же — на Алену равноапостольную.

— А раньше никак нельзя?

— Боязно… — призналась Степанида. — Может не выйти. И всё одно — мне же перед тем нужно двенадцать дней пост держать, да и тебе не помешало бы.

— Буду держать пост, буду! — пообещала Алена. — Когда начнем-то?

— Господь с тобой, попробуем, только уймись. Подгадаем к полной луне, прикинем, когда пост начинать.

— А сейчас у нас?..

— Алена! — возмутилась Рязанка. — Кого я на небо глядеть учу? Квашню вот эту? Или ухват печной?

Упрек был заслуженный, и Алена, сделав сразу же виноватое личико, заговорила о другом.

— А что, Степанидушка, есть ли на Москве сильные мужики-ведуны?

— На кой те леший мужик-ведун понадобился?

Алена рассказала наконец, как помешали Феклице Арапке порчу на жениха навести.

— Знала же, что совсем слаба стала старая кочерыжка! — огорчилась Рязанка. — Самой пойти надо было. Встала бы сзади да в уголку — никто б меня и не приметил… Мужик, говоришь? Старый?

— То-то и оно, что не старый, а сильный.

— Ну, ты у нас тоже не стара, да сильна, силу девать некуда… Не старый, говоришь? Кудлатый и с горбом, вроде Арапкиного? Ну? И на роже две бородавки большие слева, одна прямо на ноздре сидит, с горошину? Он?

— Да что ты такое несешь, матушка? Нет у него никакого горба с бородавками! — возмутилась Алена. — Он молодец пригожий, брови соболиные…

— Брови, говоришь, соболиные?

Алена покраснела и бросилась обнимать Степаниду.

— Степанидушка, матушка, увидала я его — сердце зашлось! Кабы не в храме…

— Знаешь, девка, что бывает, когда ведун с ведуньей сойдутся? — строго спросила Рязанка. — Они если и помилуются, то недолго. Потом силу начинают пробовать, у кого какая да чья одолеет. Искры, гляди, полетят, если ты с ведуном сойдешься! Я тебя знаю, ты и до Кореленкина завещаньица упрямая была.

Алена задумалась.

— А если у него сила больше моей? — с надеждой спросила она.

— Твое счастье, коли так.

Не на шутку растормошил Аленину душеньку тот загадочный ведун. Обнаружилось это ночью, когда Степаниде пришлось вставать, свечу церковную зажигать и углы закрещивать от похотного беса Енахи. Этот мерзопакостный Енаха, воспользовавшись взбудораженностью Алениной, таких снов ей навеял, каких отродясь она не видывала, и по-всякому ласкал ее в тех снах ведун, и не осталось в ней стыда, зато вместо него бабья сила проснулась немереная, такая, чтобы всего, что мужик бабе дать может, взять у него с избытком, до боли, до стона!..

Ничего похожего с Федькой наяву не было.

— Хоть тем утешайся, — сказала недовольная ночной суетой Степанида, — что и ему всякая срамота сейчас мерещится, и он среди ночи вопит…

— Степанидушка, а ежели он меня отыщет?

Ворожея призадумалась.

Она не знала, откуда вдруг взялся на Москве тот ведун, и не представляла себе по Алениным рассказам, какова его сила, властно над ним будет проклятие или же он сможет выстроить достаточно непроницаемый оберег. Сама-то она всячески обманывала судьбу своими сложными денежными расчетами с Аленой — сколько, мол, да чего кто из них кому должен.

— Степанидушка!

— Чего тебе?

— Когда поститься начнем?

— Поститься? Сказала же — с луной сообразовать надо! И мне для этого дела два зеркала больших нужны, пока их не добудем — и пост начинать не имеет смысла.

Алена, сидя на лавке и кутаясь в шубку, призадумалась. Будь она по-прежнему в Верху — были бы у нее любые зеркала, хоть наилучшие веницейские. Где же еще ими разжиться можно? Ежели у какой боярыни или боярышни есть подходящее зеркало — то поди до него доберись… А вот в Немецкой слободе они имеются непременно!

— Ты что не спишь? — спросила, укладываясь, Степанида. — Заснуть, что ли, боишься? Так прогнала я беса Енаху, прогнала… спи, непутевая…

Утром оказалось — нужно еще немало всякого добра, чтобы с Алены проклятие снимать. Два зеркала, кусок дорогой ткани, лучше черной, — под ноги стелить, свечи большие образные, гребень костяной новехонький, рубаха новая ненадеванная… и ведь всё денег стоит!.. Пришлось отложить до следующего полнолунья, а там уж Великий пост, ворожить грешно, — и Степанида надеялась, что так удастся протянуть времечко до Алены равноапостольной.