Алена залилась румянцем, застыдилась, опустила глаза — а стояла она посреди земляничника, по щиколотку в зеленом ковре, и зелень была одновременно алыми ягодками и белыми цветочками усыпана… И из рук ее на ковер собранные травы упали, а вокруг утро было — торжественное и радостное Божье утро, а за спиной ночь была бессонная, а в душе нежность была непобедимая…

— …венчается раба Божия Ульяна…

— Почему это вдруг Ульяна? — возмутилась Алена. — При чем тут Ульяна? Венчается раба Божия Алена…

— …рабу Божию Капитону, — продолжал густым великолепным голосом далекий батюшка на небесах.

— Рабу Божию Владимиру! — поправила Алена. Вот теперь всё было так, как надо… но почему вдруг — Владимиру? Откуда взялось в голове это имя?

И растаяла поляна, и под ногами оказался потертый и серый церковный пол, а венчали все-таки сынишку Верки Огурцовой с дочеришкой Варюшки Мартыновой! И не удалось Феклице Арапке жениховскую мужскую силушку завязать…

— Что ж ты молчишь? — уж малость поласковей спросил молодой ведун. — Ну-ка, выйдем отсюда, потолкуем…

Перепугалась Алена до полусмерти.

Она знала точно — если пойдет сейчас за этим человеком, то и пойдет, пойдет, пойдет, не оборачиваясь, и будет идти, под ноги не глядя, куда ведет, и в рукав ему вцепится хуже когтистой кошки, и не отпустит, а разлучнице глаза выцарапает! Уж она-то не станет подруженьку по ворожейкам гонять — сама выйдет супротив, во всей своей силе, и пойдут от той разлучницы клочки по закоулочкам!..

…Проклятие!..

Раз, два, три, четыре гроба уже есть. Неужто этому — в пятый лечь?

Силен он, что и говорить. Однако верно молвила тогда Степанида — Алена силу посылать горазда, а знание принимать — такого дара у нее маловато. И не понять ей, что это за человек, так что лучше — скрыться.

Тем более, что Степанида просила — в случае чего увести старенькую Арапку.

Алена подхватила неудачливую ворожейку под локоток.

— Пойдем отсюда, бабушка.

— Пойдем, пойдем, — нимало не удивившись новоявленной внучке, отвечала шепотком Феклица Арапка. — Пойдем, моя желанная…

Алена, как если бы старушке в храме дурно сделалось, не то чтобы вывела, а почти вынесла ее на паперть. И спиной чувствовала — тот, темноглазый, хоть и остался, а проводил взглядом и словно бы печать на затылке оставил.

— Кто это был, бабушка? — спросила она, желая услышать имя и убедиться в своей ошибке.

— А, видать, свадьбу охранять его наняли, — сказала Арапка, обернувшись к церковной двери. — Ишь, молодой да ранний! Гвоздей те в ноги, ни пути те, ни дороги! Всё дело мне порушил! А ты, девка, откудова взялась?

— Меня Степанида Рязанка прислала.

— Ну, вот так и передай Степаниде — вдвоем нам нужно было за это браться. Куда ты, девка?

Но Алена во всю прыть понеслась прочь, не перебежала, а перелетела малую площадь перед церковью, скрылась в кривеньком переулочке.

Она услышала шаги — тот, с кем сама себя она повенчала, преследовал ее.

Он действительно вышел из церкви, поглядел по сторонам и, словно взял незримый на притоптанном да грязном снегу след, устремился за Аленой.

Посреди площади он на ровном месте споткнулся и упал на колено. Встав, сделал шаг — и снова коленом приложился.

Алена поняла — при всей своей силе забыл ведун поставить себе хоть простенький оберег от мелких бабьих пакостей. Не ждал, видно, что на свадьбе кто-то ему так несуразно вредить будет.

Сейчас же, когда Феклино словцо уже подействовало, ему оберегаться было поздно.

Однако тут могла помочь другая ведунья, сбить с него облачко, коим окутал злобный шепоток.

— Ото-то, бесица, моя сестрица! — веселясь от сознания своей силы, хищно сжавшись и едва ль не шипя по-кошачьи, обратилась к Арапке Алена. — Не помелом, не хвостом, не уздой, не маковым цветом, не зимой, не летом, не на Святки, не под Рождество, не на Иваново торжество, не на шабашев день, не на тын, не на плетень! Не перекосишь, не изурочишь, не обморочишь, не обведешь, не исхитришься, не проведешь. В тартарары, абракадабра, мне — черная книга, тебе — дуля да фига!

Стоя посреди площади, ведун улыбнулся — ощутил, как пролетело нацеленное в Арапку заклятие, как растаяли первым снежком брошенные ему под ноги гвозди. И поспешил за Аленой, а она — от него, и неслись они оба людными закоулками Охотного ряда, и было в той погоне для Алены необъяснимое счастье!

Но когда, обманув преследователя, ворвалась она к Степаниде, пролилось это счастье горчайшими слезами, и промочило насквозь Степанидину рубаху и рукав, и довело изумленную ворожею до полного столбняка.