Институт образовался в составе Ногинского научного цент­ра АН СССР, где в то время создавали Институт физики твер­дого тела. Было естественно, что институт вначале ограничи­вал свои задачи теорией твердого тела. Однако, как уже говорилось, самого Ландау и его школу всегда отличала уни­версальность. Постепенно в институте стали развиваться и дру­гие направления: ядерная физика и квантовая теория поля, релятивистская астрофизика, физика плазмы. Был организо­ван отдел математики и математической физики.

В таком институте широкого профиля главной проблемой было обеспечить взаимопонимание специалистов в различных областях физики. Приходилось считаться с тем, что век универ­салов типа Ландау окончился. Физика стала столь обширной наукой, что универсальность оказалась возможна лишь в мас­штабах коллектива. Но в этом случае обязательно наличие у членов коллектива общего языка. Опыт развития теоретической физики в последние десятилетия показал решающее значение взаимного влияния различных областей физики. Приведем хо­рошо известный пример: методы, развитые в квантовой теории поля, сыграли определяющую роль в теории конденсированно­го состояния, и в частности, в решении проблемы теории фазо­вых переходов. Конечно, общий язык может быть достигнут лишь в небольшом коллективе тщательно подобранных специалистов. О том, что нам удалось достигнуть этого, гово­рят многие примеры. Остановлюсь лишь на одном. Совместны­ми работами теоретиков и математиков ИТФ был достигнут значительный прогресс в квантовой теории поля и в теории сверхтекучести квантовой жидкости, которая состоит из атомов Не3 при сверхнизких температурах. В обоих случаях были эф­фективно использованы методы топологии. Этими успехами мы обязаны уже новому поколению теоретиков, выросших в стенах ИТФ. Появление этого нового поколения, так сказать, учени­ков учеников Ландау, или его научных «внуков», является зало­гом того, что дело, которому он себя посвятил, живет.

Штрихи к ненаписанному портрету математика

В математике Л.Д. Ландау ценил не теоремы существова­ния, а эффективные методы, позволяющие решать конкрет­ные физические задачи. Как пример «реальной» математики он всегда приводил метод Хопфа-Винера для решения интег­ральных уравнений, в которых интегрирование распространя­ется по полупространству. Этот нетривиальный метод, осно­ванный на теории функций комплексного переменного, был применен Ройтером и Зондгенмером в середине 50-х годов для решения задачи об аномальном скин-эффекте, когда глубина проникновения электромагнитного поля в металл сравнима с длиной свободного пробега электронов. И поэтому в 50-е годы имена Хопфа и Винера были очень популярны среди физиков, занимавшихся квантовой теорией металлов. Ландау восхищался изяществом и эффективностью открытого ими метода.

Однако как-то незадолго до автомобильной аварии Ландау встретился с Н. Винером в Москве у П.Л. Капицы на завтраке.

Н. Винер был в это время увлечен теорией информации, и разговор, который он вел за столом, на Ландау впечатления не произвел. Во всяком случае, после завтрака у П.Л. Капицы Дау вбежал в мою комнату в ИФП и произнес: «Никогда не встре­чал более ограниченного человека, чем Винер. Совершенно ясно, что он не мог придумать метод Хопфа-Винера. Этот метод явно придумал Хопф». На самом деле Дау употребил куда более сильные выражения.

Ландау недооценивал абстрактные области математики, не имевшие применения в физике в его время. Иногда он гово­рил мне в шутку: «Мы-то с вами знаем, что математика XX века — это и есть теоретическая физика». В то время я разделял эту точку зрения, однако спустя два десятилетия пос­ле Ландау методы современной математики — топология, алгебраическая геометрия, теория множеств — проникли в со­временную физику и эффективно используются при решении физических задач. Что сказал бы по этому поводу Ландау, я не знаю, но что он изучил бы новые методы и признал их, нет сомнения.

Ландау был высококвалифицированным математиком, он сво­бодно владел методами теории функций комплексного перемен­ного, теорией групп, теорией вероятностей и сам внес фунда­ментальный вклад в решение проблемы устойчивости численных методов интегрирования уравнений гидродинамики и теплопро­водности (одновременно и независимо от фон Неймана).

Но следует сказать правду: некоторые новые методы теорети­ческой физики он так и не освоил. Так, в начале 50-х годов мы с А.А. Абрикосовым, как уже рассказывалось, применили но­вые диаграммные методы Фейнмана в квантовой электроди­намике для выяснения асимптотического поведения функций Грина при больших энергиях. Мы обсуждали эту задачу с Лан­дау, он быстро включился в идейную сторону задачи, и имен­но он подсказал нам идею суммирования наиболее важных диаграмм в ряду по логарифмам. Однако сам вычислений не производил, и, когда работа была закончена, он, с полным основанием будучи соавтором этой работы, сказал нашему общему другу: «Это первая работа, в которой я сам вычисле­ний произвести не смог». Это говорил человек, который по праву считал себя до этого лучшим техником современной те­оретической физики. Когда он себя называл чемпионом по технике, то объяснял, что это значит, что аккуратно сформу­лированную задачу теорфизики он бы решил быстрее других. По-видимому, следует здесь добавить, что задача должна была иметь решение в рамках известных ему методов.

В то же время Ландау считал вершиной в теоретической физике работу Л. Онзагера, в которой тот вычислил термоди­намические характеристики так называемой двухмерной мо­дели Изинга, включая точное решение задачи о фазовом пере­ходе. Ландау признавал, что эту задачу он решить бы не мог. Так что оценки Ландау, которые он давал сам себе, не следо­вало понимать в абсолютном смысле. Они имели и свои само­ограничения.

Искусство

Ландау много читал, любил живопись, увлекался кино. Бу­дучи человеком рационального ума, он воспринимал только реалистическое искусство. В 50-е годы у нас были очень попу­лярны книги немецкого писателя Эриха Марии Ремарка. По­мню, как возбужден был Ландау, прочитав его книгу «Время жить и время умирать». Ремарк произвел на него очень силь­ное впечатление. Он часто восторженно повторял: «Вот это книга!» Ландау любил поэзию, многие стихотворения часто декламировал. Когда после аварии он пришел в себя и весной 1962 г. был переведен из 50-й больницы в Институт нейрохи­рургии, у нас у всех появились надежды. Там в улучшении его состояния, правда, ненадолго, происходил быстрый прогресс. Помню, как в Институте нейрохирургии он, сидя в кресле-каталке, читал мне стихи Н. Гумилева. Читал он их по кругу — одно стихотворение от начала до конца, затем снова повторял. По-видимому, имело место своеобразное зацикливание.

В середине 50-х были очень популярны наши молодые по­эты. Среди них особенно выделялся своей гражданской на­правленностью Евгений Евтушенко. В Институте физических проблем был вечер поэзии Евтушенко, где поэт читал свои стихи, читал великолепно, и их социальное и гражданское зву­чание было исключительно сильным. Принимали Евтушенко очень тепло, долго не отпускали, просили читать еще. Однако в какой-то момент Евтушенко остановился и попросил ауди­торию задавать вопросы. Никто не задал ни одного вопроса. Мы вовсе не считали, что Евтушенко может сообщить нам что-либо, чего мы не понимали бы сами. Мне передавали, что