Во-вторых, не хотел он проходить по этой отвратительной дорожке вранья и очернительства еще раз. Не хотел позорить Красноперов ни себя, ни доброе имя «Якуталмаз». Знаете, как у нас: «или он украл, или у него украли…»?

Ну, а в третьих, и в самых главных, наверное, – ему стало всё просто-напросто противно! Противно смотреть на эти угодливые, наслаждающиеся безнаказанностью, самоуверенные и самовлюблённые лица, слышать, как они врут, врут напропалую – врут, и даже сами себе не верят.

Что может быть омерзительнее человека, который не верит даже самому себе! И что может быть омерзительнее, чем общаться с таким человеком! Даже и на суде.

Георгию противно стало с этими людьми работать!.. И тем более – судиться!

Вовремя, как раз к месту, явился вдруг Лермонтов:

«Есть Божий Суд, наперсники разврата…

Есть грозный Судия – он ждёт!

Он недоступен звону злата И мысли, и дела Он знает наперёд»!..

… На страну наступал оголтелый «капитализм».

… На Якутию надвигалась «штыровщина».

… А что же «АЛРОСА»?

«АЛРОСА», как всякая соблазнительная, желанная, но неразборчивая «девонька» – пошла «по рукам»!

Одно дело – создать Западноякутский Алмазодобывающий Промышленный район, где бы все, кто проживает и трудится на этой территории работали бы на Его Величество Алмаз, а Его Величество Алмаз работал бы на Их Высочества Алмазодобытчиков (!) – и совсем другое, когда на этот, пока могучий, но всё более «хилеющий» Алмаз навесить Уголь, Газ, Нефть, развивать за счет его благородной стоимости Африку, Норильск, Архангельск и еще несколько десятков предприятий необъятной России!

Пусть уж лучше углем занимаются угольщики, а нефтью – нефтяники.

Как говорил когда-то мой вечный «друг и незабвенный Учитель» дедушка Крылов – «беда, коль пироги начнёт печи сапожник, а сапоги тачать пирожник…».

И он до сих пор прав – каждый должен заниматься своим делом!

Раньше мы гордо именовались «Алмазодобытчиками»! А кем мы именуемся теперь?

Или, теперь – это не « МЫ», теперь – это «ОНИ»?

«Я сижу на крыльце-веранде своего дома. День выдался не по-осеннему жаркий. И вот, наконец, вечер. Темнеет, как всегда в конце осеннего дня, быстро. Небо закрыто преддождевыми, нет, даже предгрозовыми, тучами. Воздух посвежел. После жаркого, спертого дневного зноя приятно окутало прохладой. Я сижу, полузакрыв глаза, отдыхаю, наслаждаюсь свободой.

На темном небе очень медленно, как-то издалека, появилось слабое свечение. Оно медленно приближалось. И вдруг ярко вспыхнули, как будто кто-то их включил, три светящиеся точки, три пористых кучковатых облака. Они стремительно приблизились из глубины черного горизонта и зависли над нами. Облака казались бесформенными, но привлекали внимание своим непривычно ярким для темного вечернего неба, свечением. С зеленоватым оттенком, они выглядели так, как будто их кто-то подсвечивал с той стороны, от неба, сверху. Постепенно они стали походить на мягкие, свободно разложенные для отдыха, воздушные подушки. И среди этих подушек стал постепенно «проявляться» какой-то образ. Вначале появились неясные черты лица, но вот все четче формируется это лицо и на небе, среди этих подушек четко вырисовывается образ Христа.

Именно таким, каким мы привыкли его видеть на иконах.

На плечах его выделялись яркие золотые одежды.

Тучи неожиданно расступились, вокруг Христа прояснилось синевой чистое небо. Христос смотрел на Землю величественно и строго. Через какое-то время он сделал движение, как будто хотел что-то сказать. Я машинально, скороговоркой прочел «Отче наш…», и только после этого вспомнил, что всегда в трудные моменты, я читал «отче наш», но по бумажке, я не помнил молитву наизусть. Я машинально закрыл глаза, прошептал про себя первое, что пришло в голову: «Господи, прости прегрешения наши», а когда глаза открыл на небе ни образа, ни светящегося облака, на котором сидел образ Христа, уже не было.

Но оставались еще два, таких же светящихся, таких же ярких, как будто их просвечивало само Солнце, облачных островка. Правое от меня облако легко держало на себе голый череп. Именно такой, как он есть в музеях на плечах костистых скелетов. Череп был чуть-чуть развернут на запад, его глазницы слегка светились, но я не мог видеть, есть ли что живое в этих глазницах. С запада надвигалась большая черная туча и череп вдруг стремительно, броском стал погружаться в эту тучу и исчез прямо на моих глазах.

Вместе с этой черной, грозовой тучей.

А в центре всего этого феерического «видения» на обширном нагромождении легких, ярко освещенных подушек из белых облаков, стал вдруг «проявляться» и основательно устраиваться на этих фантастических «подушках» солидный, седой Старец. Он развалился на своих облаках-подушках в позе Зевса, как тот изображен в вестибюле знаменитого Парижского Лувра. Слева от Старца появились какие-то фигуры, лица, образа, а справа снова медленно и величественно «проявился» Иисус Христос, в тех же золотистых, пышных одеждах. И – чудо! Старец медленно развернул голову, устремил взгляд на землю – и улыбнулся. Улыбка задержалась. Старец, все так же глядя на землю, улыбался несколько минут и на землю нахлынуло восхищение. Восхищение и трепет.