– Не сердитесь, уважаемые, но мы должны продолжать программу. Я понимаю, что пан Bay очень вспыльчив. Я понимаю также, что пан Перт мог высказать определённые сомнения в связи со словами пана Bay. Я прекрасно понимаю, что вся эта история должна кончиться дуэлью, но я коленопреклонно вас молю: пожалуйста, только не здесь. Я не могу допустить, чтобы манеж моего цирка обагрился кровью.
– Он повернулся к Петру и снова поклонился.
– Дело в том, что я директор цирка Зау.

Клоун с минуту размышлял, потом сказал высокомерно:

– Ну ладно. Я вполне понимаю (это он собезьянничал у директора), что он не хочет, чтобы я убил Перта именно здесь. В таком случае я предлагаю… - он снова повысил голос, - я предлагаю, чтобы дуэль состоялась после циркового представления. Вы согласны, пан Перт?

– Разумеется, - поторопился Пётр.

– Тогда всё в порядке, - расплылся в улыбке директор.
– Следующий номер, пожалуйста!

Пётр, конечно, остальных номеров почти не видел. Он всё время думал о предстоящей дуэли. Может быть, удрать? Но нет, это было бы нечестно. Какое оружие ему выбрать? Он решил посоветоваться об этом с May.

На арену выбежали обезьяна и дикобраз. Обезьяна развернула большой лист бумаги, вырвала из дикобраза четыре иглы, взяла по игле во все четыре лапы и начала писать всеми сразу. Её правая верхняя лапа написала:

Её левая верхняя лапа написала:

Её правая нижняя лапа написала:

Её левая нижняя лапа написала:

Обезьяна с достоинством поклонилась, но никто не стал аплодировать.

На арену выбежал запыхавшийся директор Зау и начал поспешно извиняться за обезьянье выступление:

– Любезная публика, сделайте милость, не сердитесь, что сегодняшнее выступление обезьяны прошло не на обычном уровне. Дело в том, что наша вторая обезьяна Боо серьёзно заболела и лежит в больнице в Ещё Дальше. Поэтому мы не смогли вам сегодня написать всю историю о Шепелявой улице.

Только тогда May начала вяло аплодировать, а Тау присоединился к ней тремя хлопками. А если ещё кто-нибудь из вас похлопает, Зау будет очень доволен.

Освещаемая рефлекторами, на манеж выпорхнула танцовщица в белом одеянии и с большими крыльями мотылька за спиной. «Такие крылья у бабочки-капустницы», - сразу сообразил Пётр.

Она начала танцевать под аккомпанемент виолончели, флейты и арфы. Тонкая и гибкая, как ивовый прутик, она была очень красива. Её ясные глаза светились зелёным светом, по плечам струился поток чёрных, как вороново крыло, волос. И Пётр на мгновение перестал думать о дуэли, следя за её плавными движениями.

Однако через некоторое время ему стало казаться, что в её красоте есть что-то странное. Он не мог себе объяснить, что это, но она показалась ему злой. Выражение её глаз ежесекундно менялось, в них было презрение, злорадство, а может быть, и жестокость… Но потом её взгляд стал поласковее, и у Петра изменилось впечатление. Он решил, что это было какое-то наваждение. Или, может быть, она только притворялась ласковой?

– Кто она?
– спросил он тихо у May.

– Её зовут Hay, - ответила девочка.
– Она здесь только на гастролях. Но если вы поедете в Вон Там, вы несомненно с ней ещё встретитесь.
– Тут May задумалась.
– Я мало о ней знаю. Но меня удивляет… - Она умолкла, потому что Hay почти что приблизилась к их местам.

– Что вас удивляет?
– с нетерпением спросил Пётр.

– Я слыхала, что она ненавидит пана Bay за то, что, мол, пан Bay как-то попытался… - Вдруг May отвела взгляд.
– Но вам я об этом ничего не могу сказать.
– И она быстро закончила: - Меня удивляет, что она выступает с паном Bay на одном манеже. Наверняка это не без причины.

Танцовщица порхала по манежу, едва касаясь пола золотыми туфельками. Когда она закончила танец, раздался гром аплодисментов, как будто аплодировали не меньше тысячи зрителей. И хотя танцовщица убежала, аплодисменты продолжались. Тогда Hay снова выбежала к тому месту, где сидел Пётр, и изящно поклонилась.

Пётр услышал, как при поклоне она тихонько проговорила:

– Ничего не бойтесь. Bay ужасный трус. Вы непременно выиграете. Я хочу, чтобы вы выиграли!

На середину манежа приковылял верблюд, сел на заранее приготовленное мягкое кресло, нацепил очки и сказал унылым голосом: