С божьей помощью дождались вечера шестнадцатого числа. С запада дул сильный ветер, неся тяжелые дождевые тучи; но бог, если верить Матранге, позаботился о том, чтобы к началу процессии небо очистилось. От здания инквизиции до площади перед собором — море людей; вооруженные немецкие солдаты оцепили коридор для процессии. Большое скопление карет со знатными дамами увеличивало хаос.

Хоругвь инквизиции нес дон Джованни Вентимилья, маркиз ди Джерачи; алые ленты, свисавшие по краям хоругви, держали дон Доменико Граффео, князь ди Партанна, — правую, и дон Бласко Корбино, князь ди Медзоюзо, — левую: все трое — фамильяры священного трибунала, как и двести с лишним титулованных особ, следовавших за ними. Далее знатные мужи из конгрегации Ассунты, каждый с горящим факелом в руке, в белых балахонах с капюшонами, в лазоревых плащах, — человек сто. Затем музыканты, потом две конгрегации сирот, капуцины, реформаты Милосердия, реформаты блаженного Августина (на которых в известной степени лежало позорное пятно из-за их собрата), терциарии, минимы, реформаты Спасения Скверных, кармелиты, августинцы, босоногие, доминиканцы. Отсутствовали францисканцы: исключительное благоразумие и тонкость монсеньора архиепископа не смогли сгладить их давних, процедурного характера, разногласий с доминиканцами. Шествию не было конца; голова процессии уже достигла соборной площади, когда из ворот священного трибунала только еще появился хвост: задрапированный черной тканью зеленый крест инквизиции, который нес отец бенедиктинец Хуан Мартинес в лиловой рясе, за отцом бенедиктинцем шел архиепископ, он же инквизитор, за ним — князь делла Трабиа, алькальд тайных темниц, группа других сановников и благородных персон.

В амфитеатре крест водрузили над алтарем, и на ночь в карауле осталось человек тридцать монахов. Процессия начала таять, когда часть ее проследовала к площади перед церковью святого Эразма — месту, где уже высился штабель дров для костра. Здесь тоже был водружен крест, но только белый, и зажжены четыре свечи в стеклянных цилиндрах, ибо все еще дул ветер. И здесь остались в карауле некоторые ревностные братия. Было уже три часа ночи: люди, каждый кратчайшей дорогою, возвращались домой, где их ждали пища, отдых, близкие. А у фра Диего впереди была долгая ночь.

Впрочем, предоставим говорить непосредственно Матранге:

Вероломный Преступник препровожден был в нижний коридор тайных темниц, одетый в священное платье названной его Почитаемой, но не заслуженной им Веры, и на весьма крепкий деревянный стул, сделанный нарочно, не то чтобы посажен, но цепями и железными крепями, коими все члены его обхвачены были, к оному прикован: столь непокоримой дерзости его, грозившей все время ранами и убийствами, страшилися. В три часа ночи, как быть подобает, дон Хуан де Ретан до сведения нашего последний приговор довел и что скоро Преступник светской власти передан будет. Назначены Монсеньором Архиепископом, Инквизитором, напутствовать его были Доктор Дон Франческо Ветрано, Священник Прихода С. Николо-алла-Кальса, Советник; Отец Анджело да Полицци, Босоногий, Советник и Квалификатор; Отец Мелькиоре Бальдуччи, Общества Иисуса, Советник и Квалификатор; тоже и я был с ними, кои в другие разы в ходе разбирательства дела его подолгу тщетно меж себя больше ссорились, нежели спорили, призванные на исходе жизни его новую отчаянную попытку обращения предпринять. Кроме того, присоединились Отец Бакалаврий Фра Винченцо Мута, Приор Отцов Проповедников Св. Доминика; Отец Дон Джузеппе Чикала, Театинец, Настоятель Обители Св. Иосифа, Советник; Отец Плачидо Аджитта, Крестоносец, Советник. Пренебрегая меры предосторожности, поочередно всю ночь напутствовали его: никто оставить его не пожелал, и каждый гнал сон от очей, дабы общим убеждением многих сон адской сей души рассеян был. Однако, побуждаемые любезною щедростию Алькальда, в покои его удалясь, в коих блестящий и изысканный завтрак накрыт был, немало подкрепились.

Это одна из самых чудовищных, самых жутких картин, когда-либо нарисованных человеческим фанатизмом. И точно так же, как эти девять мужей, которые из кожи вон лезут вокруг приговоренного (правда, время от времени заходя подкрепиться в апартаменты алькальда), остаются, с их обширной теологической и нравственной ученостью, в истории человеческого бесчестия, Диего Лa Матина утверждает человеческое достоинство и честь, силу разума, твердость воли, торжество свободы.

Что он ответил на столь щедрое проявление сострадания, как разбил меткие замечания и тонкие доводы богословов, мы не знаем. Ясно, что он не отступил. Ясно, что отец Матранга и его коллеги, хотя и подкреплялись изысканными угощениями, предложенными хлебосольнейшим алькальдом, провели ужасную ночь и назавтра были сонные и потому, возможно, не смогли во всей полноте насладиться зрелищем казни.

Когда святые отцы поняли, что ничего у них не получится, и решили оставить фра Диего на произвол его мучительной судьбы, было уже воскресное утро 17 марта 1658 года. Шел дождь. Стал вопрос, не перенести ли праздник, ведь после стольких приготовлений и расходов грех было рисковать: дождь мог испортить впечатление от самых ярких и торжественных сцен; не говоря уже о проблеме как бы бытовой, словно дело касалось пикника на лоне природы, — проблеме внушительного штабеля дров на площади Святого Эразма, которые предстояло поджечь. Самым целесообразным показалось решение переждать, а тем временем одна за другой служились мессы.

Ближе к полудню небо прояснилось. Тут же была составлена процессия, и на сей раз в ней выделялись высокопоставленные стражи порядка, представляющие инквизицию и светскую власть: дон Антонио Кабелло, алькальд, в сопровождении знатных лиц и сановников инквизиции, которых незадолго перед тем потчевал у себя дома великолепным завтраком, и дон Франческо Капперо, капитан-исправник, также сопровождаемый многочисленной знатью, а бок о бок с ним — дон Оттавио Ланца, князь делла Трабиа. Между двумя рядами ревнителей правосудия — инквизиционного и казенного — шли преступники.

Было их на сей раз тридцать два: каждый шел без пояса, так что платье на нем висело, в позорной шапке, на коей рисунок показывал род и тяжесть преступления. Кому сии знаки не полагались, те шли с непокрытою головой. Приговоренные к ссылке на Королевские Галеры или к публичной порке — с толстыми веревками на шее, а Богохульники — с прочными кляпами. Позади всех, под обращенными на него взглядами целого королевства, многочисленные носильщики на описанном выше стуле несли в кольце вооруженных людей Чудовище нашего времени в позорной одежде и черной как смоль шапке с изображенными на ней языками ужасающе яркого пламени. Следом, стараясь внушить ему Католической истины твердое признание, шли другие духовные лица, а сбоку — Братья Ассунты.

Девять из тридцати двух были женщины: ведьмы, колдуньи, пособницы бесов; одна — по имени Доменика Лa Матина, но не родственница главного преступника. (Еще два раза фамилия Лa Матина встречается в опубликованном Ла Мантией списке отпущенных: Изабелла Ла Матина, сожженная во плоти 16 июля 1513 года, и Франческо, сожженный в изображении 14 сентября 1525 года, — оба из Джирдженти, оба иудействующие неофиты.)

В списке преступников, приведенном Матрангой, есть одна поразительная деталь — приговор некоему дону Джелидонио Руффино: три года тюрьмы, кои должно ему определить, плюс обычное санбенито. Странный это приговор — еще не определенный, как бы приостановленный, условный, что, возможно, находит объяснение в упоминании живет рентою, которое Матранга роняет после основных анкетных сведений.