Когда остальные преступники отреклись, была образована процессия: ей предстояло пройти мимо здания священного трибунала и, передав в тюрьму тридцатьодного отпущенного, проследовать к площади Святого Эразма.

На этот раз фра Диего поместили на повозку, запряженную волами. Был уже вечер, но свечи и факелы давали достаточно света. Правда, для торговцев вином, жареными моллюсками и жареным турецким горохом, поставивших столы и лавки вдоль ограды, которой был обнесен костер, дождь, заставивший перенести церемонию, явился сущим несчастьем. И для дам — для их туалетов, для их украшений, из-за неровного света не воспринимавшихся в должном блеске. Оставалось, таким образом, уповать на свет костра.

При виде костра фра Диего не переменился в лице, не потерялся, не выказал признаков страха или ужаса. Его, по-прежнему привязанного к стулу, водрузили на кучу дров, а стул привязали к столбу. Два ученых священника, по пути от собора до площади Святого Эразма пытавшиеся склонить его к покаянию, отошли в сторону. Последняя попытка убеждения: дважды делали вид, будто поджигают костер, и наконец фра Диего сказал, что хочет говорить с театинцем Джузеппе Чикалой — одним из двух священников, сопровождавших его на повозке. Театинец, неведомо почему — вероятно, расчувствовавшись (и это тоже могло быть причиной, по которой фра Диего спросил именно его), — смешался тем временем с толпой и, по-видимому, думал отказаться от зрелища, но его окликнул многоголосый хор. Он снова подошел к приговоренному. Я переменю суждение и Верование и покорюсь Католической Церкви, сказал фра Диего, ежели телесную жизнь мне даруете. Театинец ответил, что приговор теперь уже не подлежит изменению. И фра Диего: а зачем тогда пророк изрек: Nolo mortem peccatoris, sed ut magis convertatur, et vivat? [22] . И когда театинец ответил, что пророк подразумевал духовную жизнь, а не телесную, фра Диего произнес: Значит, Бог несправедлив есть.

При сих кощунственных словах подожжены были дрова, и скоро окутано дымом, задушено, изжарено и испепелено презренного Еретика подлое тело, и осталось бешеной злокозненной душе мучиться и богохульствовать вечно. Повелел Монсен. Архиеп. — Инквизитор, движимый праведными побуждениями, чтобы наутро вовремя мерзкий пепел собран был и развеян по ветру.

Доктор Аурия счел уместным добавить от себя сверхъестественный штрих в заключение краткого отчета об этом аутодафе, приведенного им в своем дневнике:

Всем видна была, тоже и мне среди присутствующих, покуда презренный и злостный преступник на сказанной площади Св. Эразма находился, большая стая воронов, кои кричали и громко каркали вкруг него и не оставили его до самой смерти. И всеми сочтено было, что это бесы, помогавшие ему в жизни, кои в конце унесли его в ад на вечные муки.

Странно, что отец Матранга, столь внимательно наблюдавший за естественными и сверхъестественными приметами, совпавшими с аутодафе, не обратил внимания на этих воронов-бесов, тем более что их заметили все. (В действительности же хронист увидел эту стаю воронов несколькими годами позже, на странице, посвященной делу фра Диего доминиканцем Джованни Марией Бертино в его любопытной книге Sacratissimae Inquisitinis Rosa Virginea, изданной в Палермо в 1660–1662 годах.) Зато от дона Винченцо Аурии ускользнул разговор между фра Диего и отцом Чикалой — разговор, который, по нашему мнению, следует расценивать не как уступку со стороны осужденного, не как проявление страха, но как возможность доказать народу неумолимость жестокой веры, утверждавшей, будто она исходит из милосердия, из сострадания, из любви.

* * *

Мы охотно бы предались дьяволу, заключив с ним соглашение, если могли бы получить взамен книгу, которую фра Диего написал собственною своею рукою со многими еретическими заблуждениями, однако ж писанную невнятно и тысячью нелепостей изобильствующую; но при всем желании доктора Аурии и досточтимейших инквизиторов, принимавших эти соглашения за чистую монету, совершить подобную сделку с дьяволом невозможно.

Какие еретические заблуждения содержала книга, в чем именно заключалась ересь фра Диего, нам не узнать никогда. Относящиеся к процессу документы и написанная его рукой книга, приложенная к протоколам в качестве corpus delicti [23] , сгорели во внутреннем дворе палаццо Стери в пятницу 27 июня 1783 года вместе со всеми доносами, протоколами, книгами, актами непосредственно из инквизионного архива, то есть так называемыми делами веры (тогда как второй архив — дел адвокатских, то есть гражданских или не касающихся религии материалов, — был сохранен в интересах короля). Уничтожение архива, свидетельствует сановитый хронист, встречено было всеобщим рукоплесканием, ибо, коль скоро таковые записки, не приведи Господь, случайно бы обнаружились, сие то же самое было бы, что наложить черные пятны на многие и многие семейства в Палермо и во всем королевстве — как знатного роду, равно и почтенные, и обывательские. И создается впечатление, что хрониста больше беспокоили имена обвинителей, которые могли обнаружиться в этих бумагах, чем имена подследственных, — ведь священный трибунал должен был располагать такой широкой сетью осведомителей (из знати, из обывателей, из почтенных), что перед нею бледнеет шпионская сеть Овра. На событии же, приведшем к уничтожению архива, остановимся позже.

Богатым источником сведений — не настолько, правда, богатым, чтобы компенсировать утрату Палермского архива, — является для историков сицилийской инквизиции Мадридский архив, куда пятьдесят лет назад перешли документы инквизиции, прежде хранившиеся в Симанкасе. Но не для нас, занимающихся делом фра Диего. Все, что по этому поводу есть в Мадриде, сводится к relaci'on sumaria [24] об аутодафе и к следующей записи:

Fray Diego la Malina, natural de Rahalmuto, Di'ocesis de Girgento, de edad de 37 a~nos, religioso profeso de los Reformadores de S. Agust'in, de orden Di'acono, por hereje formal, reincidivo, homicida de un se~nor Inquisidor in odium fidei, Impertinente, Pertinaz, Incorregibile, auto, con insignias de Relaxado, donde se le lea su sentencia, y despu'es de degradado, sea Relaxado a la Justicia temporal [25] .

Еще Гаруфи отметил, работая в Симанкасе, беспорядок, в каком находились документы de la Inquisicion de Palermo о Sicilia [26] , но среди приводимых им данных была информация, относящаяся к интересующему нас случаю: указание на legajo [27] 156, где среди прочих содержался отчет о процессах, проведенных в 1658 году. Однако в Мадриде legajo 156, к которому долгие месяцы мы все чаще и чаще мысленно возвращались, которым почти бредили, уже не соответствует relaciones de causas de fe [28] тех лет, что были названы Гаруфи. Отчеты 1640–1702 годов находятся в томе 902, а отчет 1658 года начинается с листа 388 (процитированное сообщение фигурирует на листе 390, пункт 32; кстати, в списке Матранги фра Диего значится под тридцать вторым номером).

Не исключено, что полный экземпляр документов процесса или хотя бы менее краткий отчет находятся в каком-нибудь legajo, где не должны были бы находиться, и что, по воле случая или в награду за более терпеливые поиски, они в конце концов отыщутся. Во всяком случае, ясно, что, если розыски Гаруфи в Симанкасе, касающиеся сицилийской инквизиции, были побочными по отношению к другой работе, которой он занимался (дипломатические связи между Филиппом Пятым и Виктором Амедеем Вторым), и не простирались дальше начала XVII века, исследования Генри Чарльза Ли [29] *, посвященные исключительно инквизиции в испанских владениях, не прибавили ничего нового о фра Диего; должно быть, на глаза американскому ученому не попался даже краткий отчет, коль скоро он вынужден ссылаться на Франкину, сомнительного, мягко говоря, историка сицилийской инквизиции, дабы отметить, что the position of Inquisitor was not wholly without danger, for Juan Lopez de Cisneros died of a wound in the forehead inflicted by Fray Diego La Mattina, a prisoner whom he was visiting in his cell… [30]