Так мы в последний раз сразились на кровати в моей комнатенке. Салли все еще злилась на меня и вначале лежала неподвижно, но практицизм взял свое. Недаром она любила играть в бридж. Никогда не пропускай, если можешь сыграть.

В какой-то момент я обнаружил, что прислушиваюсь к звукам, которые мы издаем, и понял, что сравниваю их (причем весьма критически) с дуэтом Жени Мазаровой и Георгия Вархова в момент оргазма. У меня даже мелькало в мыслях, что Советы записывают меня и Салли. Это на день-два подняло мое настроение. Успеют ли русские расшифровать пленку и вручить ее Шерману до отъезда? Сможем ли мы с Порринджером перебросить мостик через нанесенную рану и попрощаться публично? Мы обязаны сделать это ради Мазарова и Вархова, которые продолжают демонстрировать свою способность работать вместе (поскольку ни один из них не уехал в Москву).

После отъезда Порринджера и Кирнса на их место явились новые люди (которые всячески выказывали мне почтение как человеку знающему и ветерану). Потом у Ховарда Ханта случилась беда. Однажды вечером, когда они с Дороти были в загородном клубе в Карраско, дежурный офицер позвонил из посольства и сообщил, что у Ховарда умер отец. Хант утром вылетел в Хамберг, штат Нью-Йорк, и вернулся очень мрачный. Я искренне полюбил его. Он был в горе, и я был безутешен. Его общество доставляло мне сейчас удовольствие. Любой из нас мог служить утешением для другого. Я стал немного лучше понимать Ховарда. Однажды рано утром я приехал в Карраско с парой экономических анализов по Южной Америке, которые, как я полагал, Хант вручит Бенито Нардоне, и Хант предложил мне прогуляться, пока готовят завтрак. Напротив его виллы находился католический лицей. Дочери Ханта в белых блузках с широкими черными бантами как раз входили в дверь лицея в сопровождении гувернантки-аргентинки. Хант помахал им и сказал мне:

— Надо очень любить женщину, чтобы ради нее принять католическую веру. — Уголки его рта опустились. — Мой отец все никак не мог привыкнуть к тому, что сын стал католиком. — Ховард пожал плечами. — Там у нас, в Америке, это очень остро воспринимается. Антиримские настроения, так бы я сказал.

— Возможно.

— Ты можешь поверить, это даже в нашей области сказывается! При принятии решения о назначении.

— Ну, надеюсь, это не так, — сказал я.

Он вздохнул. У него не складывались отношения с послом Вудвордом. Я так никогда и не узнал, откуда у Ховарда капитал — от умело вложенных гонораров за его ранние романы или же деньги принесла ему женитьба на Дороти. Так или иначе, он, безусловно, жил лучше среднего шефа резидентуры, и посол Вудворд с наслаждением критиковал его за это в Госдепартаменте, а оттуда критика поступала в управление. Ханту дали понять, что его образ жизни слишком широк для человека, который является всего лишь первым секретарем посольства.

В прошлом году я послал бы Киттредж не одно письмо с описанием неожиданных поворотов, какие принимала эта канцелярская игра. Однако пребывать в депрессии, как я обнаружил, все равно что расположиться на мраморном полу банка. Резкие звуки звучат как шепоток, эхо доходит яснее, чем речь, и тебе всегда холодно. И хотя я держал сторону Ханта в этой заварухе и даже хотел, чтобы резидентура восторжествовала над дипломатами, ни на что большее я не был способен.

Тут нас посетил Дж. К. Кинг, начальник отдела Западного полушария, и заперся с Хантом. Всякий, кто трудился на виноградниках отдела Западного полушария (которые простираются от Мексики до Аргентины), не мог не подцепить хотя бы двух-трех историй про Дж. К. Кинга. Я, например, уже знал от Порринджера, что полковник потерял глаз на пляже в Уте, заслужил Почетную медаль конгресса и сколотил состояние после войны. Вот что рассказал мне Порринджер: «Кинг решил, что жителям Бразилии нужны презервативы. „В Бразилии нет спроса на противозачаточные средства, — говорили все ему, — это католическая страна“. Ну а Кинг был настолько упрям, что пошел против осторожных денежных мешков и построил первую фабрику по производству презервативов к югу от Амазонки. Вложил все свои сбережения, еще подзанял, и — кто бы мог поверить? — презервативы полетели с прилавков Рио-де-Жанейро со скоростью реактивных самолетов. И теперь, — заключил Порринджер, — Кинг — самый богатый человек в управлении и имеет вереницу плантаций вдоль реки Панага в Парагвае».

Я бы сам никогда до такого не додумался, если бы мне не подсказали. Полковник был высокий, сильно прихрамывал, носил на глазу повязку и говорил так тихо, словно из глубины пещеры. Такого человека не понять, если не верить в существование Альфы и Омеги.

По-моему, при всем своем богатстве полковник Кинг ничем не навредил Ханту, хотя посол Вудворд про него написал: «Напыщенный, самодовольный, не годится для работы в правительственных учреждениях».

— Наверно, вам пришлось крепко обороняться, — сказал я Ханту какое-то время спустя.

— Я не защищался, — сказал Хант. — Я атаковал. Рассказал полковнику Кингу, как успешно сумел залучить Нардоне. Ну и на прием в честь победы на выборах приглашен был из всего американского посольства только я. Вудворд даже предсказывал, что Нардоне не победит. Он сумел встретиться с Нардоне до инаугурации, только попросив сего скромного слугу устроить ему аудиенцию. И мистер Вудворд не может забыть мне этой услуги. Можешь не сомневаться, мои слова дошли до Дж. К. Кинга. «Вудворд может катиться ко всем чертям», — сказал он перед тем, как уехать. Он даже не призывал меня вести себя поскромнее. Больше того, полковник сказал, что он видит для меня интересную перспективу.

Вскоре после этого Ханта вызвали в Вашингтон. По возвращении он снова пригласил меня на ужин в Карраско и в кабинете за коньяком — я больше не курю сигары — рассказал мне о новом повороте дел.

— Стоит подумать, что счастье отвернулось от тебя, как оно — раз — и поворачивается к тебе. Я был приглашен участвовать в важнейшей операции. Это будет покрупнее Гватемалы.

— Кастро? Куба?

Он упер в меня указательный палец, показывая, что я попал в точку.

— Мы намерены совершить гигантский рывок. Кубинские эмигранты хотят получить назад свои земли. Чертовски секретная операция. — Огоньки, плясавшие в коньяке, казалось, зажигали его лицо. — Я должен помочь ее срежиссировать. В идеале не должно быть ни одного доказательства, которое указывало бы на участие правительства США. — Он стал водить пальцем по краю рюмки, пока она не зазвенела. — Хотелось бы тебе подняться на борт этого корабля в качестве моего помощника?

— Этого я больше всего хотел бы, — сказал я.

И это была правда. Под двадцатью слоями апатии я почувствовал, как во мне зашевелился интерес. Моя депрессия частично могла объясняться тем, что я не знал, куда податься после Уругвая. Работать в одной из мясорубок Проститутки — это было немыслимо. Жить в Вашингтоне и избегать встреч с Киттредж? Нет. И я сказал Ханту:

— Мне бы очень хотелось работать с вами. — Да, огонь клятвы вновь разгорался во мне.

— Позволь заявить с самого начала, — сказал Хант, — все дозволено.