Но так или иначе, мы ладили. Я думаю, он достаточно опасается Хью и потому не покушается на меня, но между нами установилась если не любовь, то обещание любви.

Позже

Я не хочу преувеличивать. Кеннеди приглашают нас на ужин не чаще раза в месяц. А один раз они приезжали к нам в Конюшню. Отношения, однако, становятся более близкими. То есть я имею в виду — между Джеком и мной. С Жаклин Кеннеди мы держимся на равных — обмениваемся равноценными репликами, и я уважаю ее за то, что она не кичится своим положением больше, чем положено богатой владелице поместья, но такова цена, которую приходится платить за подобное знакомство. Хью с Джеком обычно уединяются в углу. Вы ведь знаете Хью: он особенно хорош в общении один на один. А Джека, сколько бы он ни злился по поводу залива Свиней, привлекает приключенческая атмосфера разведки, и он достаточно умен, чтобы понимать, что Хью — saucier[181] на этой кухне. Ну а у нас с Джеком, как я уже говорила выше, установились дружеские отношения.

Я не понимала, насколько это неприятно Хью, пока однажды летом, в конце июля, он не положил передо мной досье СИНЕЙ БОРОДЫ.

«Это показывает одного из твоих дружков с другой стороны», — сказал он.

По-моему, он ожидал, что содержание папки отвратит меня от Джека, но этого не произошло. Я понимаю натуру Джека: неразборчивость в связях — это цена, которую он платит за проявление других своих талантов. В этом отношении Джек Кеннеди похож на ребенка: должен получить награду за день работы, причем награду в запретной сфере. Ну и молодец, говорю я, лишь бы самой не стать дичью в его заповеднике. Если он способен делать чуть больше добра, чем зла, Господь, несомненно, простит ему всех девиц, чьи сердца он пронзил и разбил. Я уверена, он так на это смотрит.

Но мое уважение к Хью значительно убавилось. Не следовало ему давать мне это досье. Я бы его не простила, если бы Тай Кобб не умер 17 июля.

Хью однажды заметил, что чтение некрологов не вызывает у твоего отца интереса, наводя на мрачные размышления, а Тай Кобб является ключевой фигурой в тайнах Монтегю. Ведь мать Тая Кобба убила отца Тая Кобба, почти повторив трагедию в семье Монтегю. И вот когда Кобб умер (кстати, бедняга умер от рака простаты, а ведь когда-то был такой шустрый по части нижнего этажа!), Хью словно что-то стукнуло, и он приволок мне досье СИНЕЙ БОРОДЫ.

Как вы можете ожидать, я прилипла к нему. Естественно, я сомневалась, могли кто-либо, кроме вас, быть Гарри Филдом. (Этого Хью раскрыть мне не пожелал.) А когда я вчера получила подтверждение, признаюсь, мое настроение изменилось.

Видите ли, я не только проглотила ваши отчеты, но и более поздние записи разговоров СИНЕЙ БОРОДЫ, которых вы не видели, и я тревожусь за вас, как и Хью. Он исподволь старается внушить нашему молодому президенту, каким злым духом является Эдгар Будда для любой администрации, а особенно для этой, но мне кажется, Джек не понимает, сколько кнопок передано Гуверу. Этот человек вполне может полностью перекрыть Кеннеди кислород. Модена фантастически несдержанна. В противоположность вам я не собираюсь увековечивать ее бессвязную болтовню с подружкой Вилли — я нахожу ее вредоносной: Модена вроде бы ничего не говорит и в то же время все выкладывает своей подружке (и Эдгару), хотя требуется время, чтобы докопаться до сути! Попытаюсь суммировать то, что я узнала, и сберечь вам время, хотя вы и не сберегли мое.

Коротко говоря, Модена страдала от того, что ее бросили, когда Джек и Жаклин в конце мая уехали в Париж. Помните? Наша Первая леди имела в Париже сенсационный успех. Джек даже сказал: «Подлинная цель моего приезда в Париж — сопровождать Жаклин Кеннеди». Господи, как это, должно быть, запечатлелось в мозгу вашей бедной подружки. Ну и, конечно, наш монстр Сэм Дж. не мог не поиграть на ее нервишках. Он то и дело спрашивал: «Ты что, Модена, ревнуешь?» «Ничего подобного», — отвечала она. Однако, передавая этот разговор своей верной Вилли (которую, должна сказать, я представляю себе так: блондинка не первой молодости, сильно раскормленная — ее вам когда-нибудь описывали?), Модена разражается слезами. Выясняется, что в начале мая, до поездки в Париж, Джек переспал с Моденой в Белом доме. Можете себе такое представить? После на редкость невкусного обеда, состоявшего из холодного супа и гамбургеров с кетчупом — чисто ирландская еда! — Джек повел Модену из семейной столовой на втором этаже в спальню на том же этаже, где стоит удобная кровать. Там они возобновили свои отношения. Она снова безумно влюбилась в него. Или, во всяком случае, так она сказала в тот вечер Вилли. Запись этого разговора стоит для пикантности воспроизвести.

«Вилли. Подожди минутку. Охрана пропустила тебя в Белый дом?

Модена. Конечно, нет. Я вошла в калитку, и туда подошел встретить меня коротенький крепыш по имени Дэйв Пауэре. Глазки у него все время так и блестели. Он походил на такого веселого карлика. Президент, сказал он, сейчас плавает и скоро придет. Дэйв Пауэре произносил „президент“ с этаким придыханием, точно призывал молящихся в церкви опуститься на колени. Он, конечно, тут же ушел, как только явился Джек. За это время Дэйв Пауэре успел сообщить мне, что это он будит президента каждое утро и накрывает одеялом вечером. Этот человек, безусловно, усиливает ощущение, что ты находишься в Белом доме.

Вилли. Местечко, не слишком располагающее к сексу, а?

Модена. Я бы сказала, это похоже на квакерский молельный дом, только обстановка поторжественнее. Возникает чувство, что ты находишься в священном месте. В жизни мне так не хотелось глотнуть бурбона. Была суббота, вскоре после полудня, народу — никого, и мне все казалось, что я никогда не увижу Джека. Но когда Пауэре привел меня наверх, в жилые комнаты, мне стало чуть полегче. Я ведь знала всю эту мебель, которую они перевезли с Эн-стрит на второй этаж».

После обеда Джек и Модена перешли в спальню. Разогревшись, Джек принял ее, лежа на спине. Кто из французских королей принимал своих любовниц в таком положении? Пожалуй, Людовик XIV, если судить по его изнеженному лицу. Так или иначе, как сказала Модена, с поясницей у Джека стало хуже. Сказывается нагрузка. Она счастлива ублажать властелина, но недовольство остается. «Мне не важно, каким манером трахаться. Разные положения по-разному действуют на меня. Только я предпочитаю выбирать их сама».