– - Верно!

– - Тебе дали слово, -- констатировал наместник.
– - Теперь уйди и смирись.

– - Так нельзя!
– - крикнул Стациус. В ответ толпа неодобрительно загудела. Маниус пришёл в себя и сразу понял, что происходит. "Я не забуду, Кезо", -- подумал юноша, пробуя путы на прочность. Ухмылка палача остановила попытки отверженного -- не сбежать. Солдаты оттеснили кузнеца в толпу, где его мгновенно схватили крепкие руки.

– - Не время идти на принцип, -- шепнул знакомый.

– - Мы изгоним его, квириты! Все согласны?!

Толпа промолчала. Наместник подошёл вплотную к подсудимому и прокричал в ухо:

– - Отныне ты -- Маниус Примус Эксул! Запомни! Эксул!

– - Я запомню!
– - крикнул приговорённый.
– - Всё запомню! И как вы попрятались по углам, едва заслышав свис...

Реплику осуждённого прервали крепкие пальцы палача, втиснувшие кусок кожи между зубов строптивца. "Щенок..." -- тихо выругался Клодиус и скомандовал:

– - Приступай!

Палач осмотрел раскалённое клеймило и сделал шаг назад. Сирота задёргался, в последний раз пробуя путы на прочность; взгляд юноши не отрывался от раскалённого клеймила. Крепкие пальцы палача схватили челюсть юноши; строгие глаза неодобрительно мигнули. Легионер прислонил клеймо ко лбу Маниуса. Слабое шипение сгорающей кожи потонуло в говоре толпы.

– - Был гражданин! Стал изгнанник!
– - произнёс власть имущий. Палач отнял печать. На лбу осуждённого проявилась чёткая буква "Е" с чёрточкой вверху. Сначала юноша ничего не ощутил, через мгновение боль обрушилась на сознание. Маниус пытался держаться, сжимая зубами кожу, но боль и не думала отступать. Примус напряг руки и начал биться в агонии. Естество заполнила невыносимая боль; тело отчаянно дёргалось, только стягивая крепкие путы.

– - Суд свершился!
– - обратился к присутствующим Клодиус.
– - Расходитесь!

Люди виновато опустили глаза и покинули площадь.

Изгнанника отвязали только утром. Каждый, кто видел полное ледяного спокойствия и застывшей ненависти лицо, ужаснулся.

– - Мани, ты можешь взять столько своих вещей, сколько влезет в твою пиру! Не оружие! Не ножи!
– - крикнул наместник.
– - Не жадничай!

На этот раз Маниус расслышал власть имущего. Он кивнул, не произнеся ни слова.

– - Ты должен понимать, что закон оберегает остальных! Ради них прими изгнание со смирением! Как выйдешь за ворота, забудь, что жил здесь! Не смей возвращаться, иначе мы тебя казним!
– - продолжил наместник. Изгнанник вновь кивнул и направился к дядиному дому.

Пол был кем-то тщательно вымыт, комнаты -- убраны, только запах мыйо, не успевший выветриться, напоминал о вчерашней трагедии. Сирота взял крепкую походную суму и положил туда две чистые туники на случай холодов. Новый рыжеватый суконный плащ с капюшоном -- пенулу -- юноша сунул вслед за штанами. Поношенную бурую пенулу надел поверх туники. Места осталось немного: только для еды. Маниус забрал вяленую рыбу, хлебные лепёшки и немного овощей. Дядины меха кто-то наполнил свежей водой. Примус положил их на самый верх, завязал пиру и перекинул лямку через плечо. Всё. Гладий брать нельзя. Сердце сжалось от боли, когда отверженный понял, что покидает родной дом навсегда. Отчаянье заполняло душу из-за осознания собственной беспомощности.

– - Живее!
– - крикнули солдаты, стоило сироте замешкаться у порога. Изгнанника проводили до края деревни, не сказав больше ни слова. Примус подошёл к валу и обернулся. Восходящее солнце освещало всё те же две улицы. Люди начали неторопливо выходить из домов и приступать к утренним работам, будто вчера ночью ничего не произошло. Изгнанник шагнул за ветхие деревенские врата. До спины донёсся глухой удар: стражники вернули на место засов.

Когда деревня скрылась за полями, отверженный увидел человека, стоящего на дороге. Даже издалека юноша узнал силуэт учителя. "Кезо хочет что-то от меня?" -- спросил себя Маниус, но думать не получалось: начавшие чесаться щёки не давали покоя. Примус снова тронул их руками, нащупав кровавую корку. "Мыйо", -- со злобой подумал изгнанник, ускорив шаг. Кезо направился навстречу. Учитель просто шёл мимо, ничего не говоря. Когда ремесленники поравнялись, кузнец протянул юноше гладий, спрятанный в снабжённых поясом ножнах.

– - Твой, -- сказал учитель, не остановившись.

– - Храни тебя Юпитер, Кезо, -- ответил изгнанник. Примус остановился, опоясался мечом и побрёл дальше. "Прощай, Мани. Умри как мужчина", -- мысленно напутствовал кузнец, провожая сироту печальным взглядом.

Пройдя с десяток шагов, Маниус огляделся. Глаза сами нашли семейное поле, за годы работы ставшее родным; невыносимая печаль заполнила душу. Примус сошёл с дороги и пал на колени, склонившись над колосьями. Он вспомнил, как весной вспахивал каждый кусочек этой земли; как следил за рабами во время посева. Как в прошлые годы вся семья дружно выходила на жатву. Как собравшись вокруг очага, они ели первый хлеб из свежепомолотой муки. Юноша посмотрел на небо, затем на землю.

– - За что!?
– - крик отчаянья вырвался из груди. Сирота обнажил гладий и направил жало меча к шее; руки изгнанника тряслись; страх перед смертью воевал с отчаяньем.

– - Вы этого хотите!? Этого!?
– - вопрошал Маниус, с трудом проглатывая воздух. Молодое тело напомнило о желаниях юности; воля к жизни начала брать верх. "Умереть в схватке с мыйо не позорно, -- решил отверженный, -- но если я выживу..."

– - ...Я отомщу подонку Клодиусу, -- вслух закончил юноша.
– - Клянусь Оркусом! Я отмщу!