Мама направилась в свою комнатушку — узкая койка и столик на одной ножке. У нас с Марго по крайней мере был настоящий четвероногий стол. Она вышла оттуда почти сразу. Я заметила, как пылают ее щеки.

— Схожу куплю фруктов. Да и хлеба у нас на завтрак нет. — Мама попудрила нос. — Скоро вернусь.

Я снова уткнулась в книгу. Но мои мысли теперь были далеко от бедняжки Кэт, умиравшей в объятиях возлюбленного. Я вспомнила о том, что произошло вчера между мамой и Эдуардом. Увы, я не последовала совету Марго и, конечно же, с удовольствием подслушала их разговор, просидев битых полчаса в душной вонючей уборной в конце сада. Правда, они оказались на этой лавочке под инжиром уже после того, как я засела в сортире. Так что моей вины здесь почти не было.

— Ты не рассказывал мне, что дружил с Жанной.

— Дружил? Я даже плохо помню эту девушку в лицо.

— А ты вспомни. Могу тебе, между прочим, помочь.

— Чушь какая-то. Ты ведь знаешь, многие девушки просят у меня автографы.

— Ей ты его наверняка дал.

Я услышала, как мама закуривает сигарету. Она последнее время много курила.

— Что ты имеешь в виду?

— Говорят, она была на третьем месяце беременности. Не исключено, что тот маньяк, который считал себя отцом ребенка, вспорол ей живот.

— Но какое это имеет отношение ко мне? Я даже не знал, где она живет. Послушай, Женечка, у меня есть предложение продолжить наш разговор в ресторане. Сегодня такой замечательный вечер.

— Погоди, — упрямо возразила мама. — Сперва ты должен рассказать мне историю ваших взаимоотношений. Все равно рано или поздно я ее узнаю. Между прочим, мне решать — простить тебя или указать на дверь.

— Ах ты, моя любимая Кассандра. — Похоже, Камышевский попытался обнять маму, но она не далась.

Наконец мама сказала:

— У меня взрослая дочь. Как я смогу смотреть ей в глаза, если поселю в своем доме развратника?

— Но я же давно исправился, Женечка. Казанова превратился в Дон-Кихота. И всему виной ты, любовь моя.

— Хотелось бы в это верить. — Мама вздохнула. — И все равно прежде, чем решиться на столь отчаянный шаг в моей жизни, я должна знать кое-какие детали из твоего прошлого.

— Мое прошлое было очень скучным и однообразным, моя милая. Прошлое холостяка — это пыльная захламленная комната, в которой сердобольная душа наконец догадалась открыть форточку и впустить свежий воздух.

— Эдуард, повторяю: я должна это знать. Клянусь забыть навсегда обо всем и в дальнейшем не попрекнуть тебя ни единым словом. Скажи мне честно: у тебя с Жанной были интимные отношения?

— Нет, конечно. Как ты могла такое подумать? Мы с ней люди разного круга, даже, можно сказать, разных плоскостей. Совместить несовместимое так же невозможно, как заставить соловья кукарекать или кукушку петь, как…

— Тогда откуда появились эти фотографии?

Мама щелкнула замком сумки.

— Боже, какая мерзость! — весьма натурально возмутился Камышевский. — Это наверняка дело рук какого-нибудь местного фокусника. Откуда у тебя эта пакость?

— Мне дала их одна… знакомая.

— Маргарита?

— Какое это имеет значение?

— Я не раз предупреждал тебя, Женя: эта женщина попытается нас разлучить. Она была в меня…

— Я все знаю, — перебила мать. — Но как ты объяснишь происхождение этих фотографий?

— Я ведь сказал тебе — это проделки какого-то фокусника. Быть может, Ставицкого. Он несколько раз снимал меня.

— В обнаженном виде, что ли?

— Нет, конечно. Но я слышал, что эти проказники владеют искусством фотомонтажа: голову одного человека приставляют к туловищу другого и тому подобное.

— Это твое туловище, Эдуард. И ты прекрасно это знаешь.

— Женечка, это абсурд какой-то. Завтра мне покажут точно такие же фотографии, где ты предаешься любовным утехам с каким-нибудь развратным самцом.

— Не покажут.

— Но ведь ревнивая женщина, как ты понимаешь, способна на все что угодно, лишь бы не позволить тому, кого она любит, соединиться с другой. Даже если та другая — ее родная сестра.

— Ты переоцениваешь себя, Эдуард.

— Женечка, пойми…

— Ладно, закончим этот неприятный для нас обоих разговор. Приглашение в ресторан все еще остается в силе?

— Женя, родная, я тебя очень люблю. Я даже представить себе не мог, что так влюблюсь на старости лет. Ты удивительная женщина.

Я услышала довольный мамин смех и их удаляющиеся шаги. Я выждала еще минут пять. Когда я вернулась в дом, там уже никого не было.

…Я отложила книгу в сторону и спустила с кровати ноги. Мне вдруг очень захотелось взглянуть на фотографию Камышевского и покойной Жанки. Я бросилась в мамину комнату, раскрыла чемодан. Фотографии лежали в кармашке.