Шрифт:
— Прошу меня извинить. Мне пора забирать из школы сыновей. — Она поднялась со стула. — Спасибо за кофе.
В кабинете Хартманна Вебер вновь накрывал стол — бутерброды и кофе. В дверях появилась женщина, и Хартманн не сразу смог вспомнить ее имя… Нетта Стьернфельтт.
Он быстро встал, прошел к двери, заметив, как вскинулась от стола голова Скоугор.
Она была такой же красивой, как он ее запомнил, стройной и изящной. И с тем же тревожным, требовательным блеском в глазах.
— Прости меня, Троэльс, — сказала она. — Я не хотела вот так врываться к тебе.
— Сейчас не лучшее время.
— Я хотела извиниться, если сказала что-то лишнее.
— Ты не виновата. Мне не надо объяснять, что такое полиция.
— Они так неожиданно появились, стали задавать вопросы. Как-то добрались до писем и… Мне казалось, они знали все.
— Да, я разговаривал с полицией, — сказал Хартманн. — Не бойся. Больше никто не узнает. Все будет хорошо.
Она стояла так близко. Ее рука легла на лацкан его пиджака.
— Спасибо, что пришла. Но я сейчас действительно очень занят.
Ее пальцы скользнули по пиджаку вниз.
— Понимаю. Позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится. Я буду рада помочь. — Она улыбнулась. — Во всем.
Ее рука осмелела, прикоснулась к белой рубашке, прижалась плотнее. Хартманн отступил на шаг.
— Ладно, — сказала она. — Я пойду.
— Так будет лучше.
Он вернулся в кабинет, встал рядом со Скоугор, погруженной в чтение. Вебер, как обычно в таких случаях, предпочел удалиться.
— Она… она приходила попросить прощения.
Скоугор не отрывала глаз от документов.
— Ты не доверяешь мне? — спросил Хартманн.
Молчание.
Он сел на ее стол, заставил взглянуть на него.
— Не отталкивай меня, Риэ. Это все в прошлом. Я же говорил тебе.
Она отгородилась от него, сложив на груди руки, уставилась в потолок влажными несчастными глазами.
— Риэ!
Стук в дверь. Не дожидаясь приглашения, в кабинет вошел Олав Кристенсен.
— Мне передали, что вы хотели со мной поговорить, — сказал он.
— Мортен! — позвал Хартманн.
Они усадили чиновника напротив. Вебер положил перед собой материал, собранный за последние дни.
— Вы проявляли сильный интерес к квартире, Олав, — сказал он.
— Нет. Ничего подобного. Я просто устроил туда несколько гостей. — Он указал на Хартманна. — С разрешения заместителя мэра.
— Хартманн всего лишь подписывает служебные записки. Ваши гости ни разу не появились.
Его напускная наглость давала трещины.
— Чего вы от меня хотите? Я что, администратор гостиницы? Я только делал то, что мне говорили. Может, мне уже адвоката звать пора?
— Вы сами пользовались квартирой? — спросил Хартманн.
— Не понимаю, о чем вы.
Вебер положил перед ним листок бумаги:
— Шесть месяцев назад вы спрашивали у Дорты, свободна ли квартира на выходных.
Кристенсен взял распечатку собственного письма, прочитал его.
— Если я правильно помню, нужно было разместить поляков, которые делали отчет о системе социального обеспечения.
— Польская делегация жила в гостинице! — отчеканил Вебер. — Я ужинал с ними. Не пытайтесь нас обманывать!
— Да? Ну, тогда я не помню.
Перед ним появился еще один листок.
— За последнее время вы несколько раз бронировали квартиру для людей, которым она была не нужна. Никаких форм при этом никто не заполнял, то есть в архиве об этом ничего нет. Если бы не Дорта…
— Дорта здесь больше не работает. А у людей иногда меняются планы. Так бывает…
— Мы похожи на идиотов? — Хартманн показал по очереди на Вебера, на Скоугор, которая записывала весь разговор, на себя. — Или мы вчера родились?
— Не надо винить меня в своих проблемах. Я тут ни при чем.
— Последний раз спрашиваю: вы бронировали квартиру для себя?
— Будьте осторожнее в своих обвинениях против меня…
— Нет, Олав, это вам надо быть осторожнее. — Хартманн выждал несколько секунд перед следующим вопросом. — Это вы привели туда девушку?
— Разумеется, нет.
— Это вы сделали дубликаты ключа? Вы пользовались моим компьютером?
Кристенсен рассмеялся:
— Так, значит, в партии либералов уже ищут козла отпущения?