— Анализы пока не готовы. Но лаборатория обрабатывает наши материалы в первую очередь.

Букард продолжал перебирать фотографии.

— Ты, разумеется, помнишь, кто их родители?

Лунд нахмурилась:

— Почему это должно нас заботить?

По какой-то причине шеф был в дурном настроении.

— У нас и так уже немало неприятностей. Нужно вести себя более благоразумно.

В дверь заглянул Майер и объявил:

— Хартманн хочет встретиться.

— Что ему нужно? — спросила Лунд.

— Не сказал. Но, похоже, что-то важное.

— Хартманн подождет, — сказала Лунд. — Мы едем на обыск.

Она направилась к двери, но Букард остановил ее за руку:

— О чем мы только что говорили? Троэльс Хартманн может стать следующим мэром Копенгагена. И мы не будем раздражать людей из ратуши без особых на то причин.

— Нам нужно обыскать квартиру подозреваемого…

— Я могу взять это на себя, — вставил Майер. — Не беспокойтесь, обо всем доложу.

Букард кивнул:

— Прекрасно. Так и поступим.

Он вышел из кабинета.

— Не забудьте позвонить Хартманну, — крикнул Майер Лунд, выскакивая вслед за Букардом в коридор. — Он ведь лично с вами хотел встретиться.

Лунд ждала у стойки бара, чувствуя себя ужасно неловко. Она не часто ходила в рестораны, даже с Бенгтом. После последних сумасшедших дней ресторан в Нюхауне казался слишком теплым и мирным. Слишком обыденным.

Хартманн опоздал на пять минут, извинился и, пока они ждали столик, спросил:

— Как дела у родителей девушки?

Это вопрос политика или человека, пыталась понять Лунд.

— Вы для этого пригласили меня сюда? Чтобы поговорить о родителях?

— Как я понимаю, вы не сторонница светских разговоров.

— Во всяком случае, не в разгар трудного дела. Как, например, этого.

— Завтра у меня пресс-конференция, и я бы хотел сказать правильные слова.

— Правильные для кого?

— Для вас. Для меня. В большей степени меня волнуют родители Нанны.

Есть такие люди, у которых отлично получается изображать искренность.

— Говорите, что считаете нужным, — предложила она ему.

— В расследовании уже было достаточно неприятных сюрпризов. Новых не предвидится?

Не моргнув глазом, Лунд ответила:

— Судя по всему, нет.

— Могу ли я сказать, что между преступлением и нами нет никакой связи?

Она кивнула:

— Думаю, да. — Она внимательно следила за его лицом. — Если вы считаете, что это так.

Подошла официантка, освободился столик, который заказывал Хартманн.

— Это все? — Лунд была готова уйти.

Он положил ладонь ей на локоть, очень мягко.

— Я хотел извиниться. За то, что подозревал вас в утечке информации. Похоже, дело в нас; в штабе происходят странные вещи. — На мгновение в глазах Хартманна вспыхнул гнев. — Для меня все это стало полной неожиданностью. — Он взглянул на нее. — Вы не голодны?

Мимо пронесли блюдо с едой. Фрикадельки и паста. Выглядели они гораздо аппетитнее, чем тот хот-дог, который не купил ей Майер.

— Я буду то же самое, — показала Лунд на приглянувшуюся ей тарелку. — Одну минуту, пожалуйста.

Она вышла в вестибюль, позвонила матери и услышала самое многословное, самое дружелюбное приветствие за многие месяцы. Потом узнала, что было тому причиной: из Швеции приехал Бенгт. В Копенгагене он собирался остаться всего на одну ночь.

— Вам надо поздороваться, — проворковала она и передала трубку Бенгту.

«Сейчас мне это совсем ни к чему», — думала Лунд, слушая его рассказ об успехах Марка в занятиях шведским, о настоящей форме хоккейного клуба Сигтуны, которую раздобыл Бенгт в подарок Марку, об идеальной древесине для идеальной сауны.

Она кивала, но в голове у нее была лишь маленькая грязная каморка в подвале гимназии, матрас, запятнанный кровью, стол с едой и наркотиками, выброшенные за ненужностью шляпа ведьмы и голубой парик.

— Когда ты придешь домой? — спросил Бенгт. И вернул ее своим вопросом в нескладное настоящее.

— Скоро, — пообещала она. — Скоро.

Пауза.

— Когда?

Он никогда не давил на нее. Никогда не казался недовольным, или обиженным, или холодным. Его приятный миролюбивый характер был основой ее любви к нему. А может, просто ей так было удобнее.