– Ты книжник?

Фома поклонившись, кивнул. И послушно кивнула его тень у ног Центуриона. Центурион опустил приглянувшуюся смокву обратно в шлем и переложил себе на колени ножны с таким удобным мечом, и обнажил на треть лезвие. Порыв ветра, качнулась ветка, и луч упал на лезвие и ослепил Фоме глаза. Центурион поднял на Фому голову. Ледяной прищур напомнил лезвие. Так рассматривают врага из-за бойницы.

Его греческий был плох, но понятен: – Тебе задали вопрос. Если ты не глух, отвечай. Но ты не глух, так как кивнул… и не трать моё время впустую, иначе твоё закончится здесь.

Фома снова поклонился, прижав руки к груди: – Прости меня, мой господин. Ты прав, я поступил неучтиво…

Центурион чуть приподнял выцвевшие брови. Удивился. Так надкусывают яблоко, не ожидая, что оно сладкое, но забудут приятный вкус, как только съедят…

– Ты знаешь греческий? – Плохо, мой господин, но я понимаю тебя…

Центурион усмехнулся: – …я полагал, в этих краях живут только пастухи и мародёры…

Он вложил клинок в ножны и кивнул Пробу, снова отдав приказ на латыни: – Проб, продолжай наблюдать за дорогой. Этот варвар не представляет угрозы…

Фома прижал руки к груди. Не понимая смысла, он простодушно переводил взгляд с одного на другого. Проб отдал честь и отошёл к тому месту, где Фома взобрался на холм и слился там с зарослями. Марк остался за спиной Фомы. Центурион медленно изучал Фому. Снизу вверх. Изношенные сандалии, изношенный хитон. Упёрся в лицо.

– Итак, ты книжник. Пусть так… откуда и куда ты идёшь? – Из Иерусалима, мой господин… с праздника Пасхи… Это наш самый большой и почитаемый праздник…

Центурион нетерпеливо махнул: – Да, да… разумеется… Куда ты идёшь?

Фома потерянно развернулся и в грудь ему упёрся пилум Марка. Оглянувшись, Фома уткнулся в колючий взгляд Центуриона. Фома растерянно опустил руки. Марк отшагнул, отвёл руку с пилумом для удара и посмотрел на Центуриона. Равнодушно и дисциплинированно он ждал приказа. Центурион покачал головой. Марк отступил ещё на шаг и опустил руку. С некоторым облегчением… не надо будет чистить пилум…

– Так куда ты идёшь?

Фома, прижав руки к груди, шагнул вперёд. У него не было сил для испуга, а в голосе была только горечь.

– Не знаю, мой господин… Иерусалим празднует Пасху, Город требует ягнят, требует их несметно, я… больше не знаю, куда ступать…

Центурион, выбрав самую большую смокву, уточнил лениво: – Ты решил избегнуть правдивой тропы, неглухой иудей?

Фома торопливо поправился:

– Нет-нет! Прошу тебя, не гневись… Я знаю, я… иду в Галилею…

Центурион усмехнулся:

– В Галилею… пусть так… Отчего же ты не попросился в караван? Или ты не знаешь, что на дорогах полно разбойничьих шаек?

Фома беспомощно развёл руками.

– Что делать, мой господин? Меня не пускают в караван. Я не могу заплатить…

– Ну, разумеется, не можешь, судя по твоим припасам… – насмешливо согласился Центурион и добавил ледяным тоном, – но ты мог бы без всякой платы узнать, что идущие в Галилею выбирают северную дорогу. Ты же идёшь на юг, в Вифлеем!

Фома потерянно кивнул: – Разве? Я не заметил… Прошу простить меня, мой господин… со мной случилось несчастье… Скорбь в моём сердце и от боли ослепли мои глаза. Я не различаю, куда ступать…

– Другими словами… тебя ограбили… – лениво уточнил Центурион.

И тихо, с горечью в голосе, подтвердил Фома: – Ограбили, мой господин…

– Много лишился?

Фома выговорил с трудом: – Всего, мой господин…

Фома уронил подбородок на грудь, глухо заплакал, не пытаясь скрыть слезы.

Центурион спокойно ждал… Фома вскоре затих. Размазал солёною влагой пыль, въевшуюся в морщины, поднял голову.

Их взгляды пересеклись. Тёплые, светлые, заплаканные глаза Фомы и серо-стальные, с прищуром, глаза Центуриона.

– Все иудеи либо разбойники, либо бездельники – это аксиома… к какому из двух видов принадлежишь ты?

Слишком римский вопрос для Фомы…

Медленно и растерянно Фома стал подбирать слова:

– Я хочу… чтобы никто… никому не причинял зла, мой господин… всем сердцем… но я ничего для этого не сделал…

– …Значит ты бездельник, – спокойно закончил Центурион. – При тебе есть оружие?

Фома торопливо кивнул и, нахмурившись, Центурион опустил руку на рукоять меча.

Солдат Марк неслышно приблизил острие пилума к тому месту, где шея Фомы переходит в затылок.

Фома нагнулся, и поднял с травы короткий рыбацкий нож, и лезвие пилума послушно проследовало за Фомой вниз и вверх. Фома простодушно протянул ножик Центуриону.

– Вот, мой господин…

Центурион начал хохотать. Его хохот добросовестно подхватил Марк. И невольно, сквозь невысохшие глаза, улыбнулся Фома своей беззащитной улыбкой.