Центурион с трудом усмирил приступ хохота. – Дааа… До кинжальщика тебе далеко… Ты можешь идти, книжник… Но если тебе в Галилею, то это в обратную сторону…

Центурион отмахнул на север. Фома, утирая глаза, радостно поклонился и начал торопливо собирать пожитки в торбу. Центурион кивнул Марку и тот отошёл. Фома повернулся, чтобы уйти и сделал уже пару шагов, как услышал окрик. – Книжник!

Фома тревожно повернулся: – Да, мой господин…

– Действительно ли ты идёшь из Иерусалима?

Фома горестно развёл руками: – Это правда, мой господин, но я не могу это доказать…

Центурион нетерпеливо отмахнулся: – Хочу тебя спросить, мне надоели солдатские байки…

Он с досадой глянул на Марка и снова перевёл взгляд на Фому, – …мои солдаты твердят нелепицу… Верно ли, что в обычае вашей Пасхи… пренебрегая разбойником распинать мирного?

Фома застыл, поражённый… с трудом разлепил ссохшиеся губы и горестно кивнул: – Твой стражник не солгал тебе, мой господин… в эту Пасху распяли Агнца…

Фома растерянно повёл рукой, слева направо и сверху вниз, верно, показывал, как распинали мирного…

Марк торжествующе уставился на Центуриона, а тот досадливо повёл плечом:

– Общеизвестно, что варварам недоступна логика. Но вы отвергаете элементарный житейский расчёт!

И вдруг весело хлопнул себя по коленям и, скосившись на заросли, слишком доверительно, слишком уж громко прошептал Фоме: – Будь я Цестием Галлом, я бы остановил легионы на сирийской границе. Вы бы сами себя сожрали, вам просто не надо мешать!

Он захохотал и громко добавил уже на латыни: – Не выверни себе шею, Проб! Это не политика, клянусь горохом Цицерона, это ирония…

Насупившись, Проб вышел из зарослей. Центурион выбросил из шлема на траву оставшиеся смоквы и в одно движение встал, перекинув перевязь ножен через плечо.

Привычно затянул ремешок шлема под подбородком, кивнул Фоме на разбросанные на траве плоды. – Возьми, книжник, мацой сыт не будешь…

Центурион направился к лошадям мимо склонившегося Фомы. Пыльный, пожилой иудей его больше не интересовал.

– Проб, Марк, мы уходим!

Фома склонился к смоквам, но Марк, шагнув вперёд, грубо толкнул его. – Перебьёшься!

Фома от неожиданного толчка упал. Марк тщательно собрал плоды в свой солдатский мешок, все до одного. И перешагнув через Фому, побежал к своим. На полпути обернулся: – Потерпи до следующего урожая, глупый иудей! Или помолись своим богам, кто тут у вас за главного?… Пусть подкинет на ветки, не дожидаясь летнего урожая…

Центурион и Проб уже были в сёдлах и оба видели выходку Марка. Проб гоготал. Центурион даже не улыбнулся. Он уже забыл, что разговаривал с Фомой. Властное, каменное лицо. Чеканный профиль. Центурион сидел в седле, как влитой, всадник сросся с конем. Если нужен символ римской военной машины, то это он. И без видимого приказа с его стороны, конь мягко тронул с места.

Кряхтя и потирая бок, Фома уселся на траву. Легионеры уходили, Фома растерянно смотрел им вслед. Патруль медленно спускался с холма на дорогу по пологой стороне.

Улыбка осветила усталое и доброе лицо Фомы, и он нелепо и неумело, всей ладонью… перекрестил римский патруль. Сухие, потрескавшиеся губы прошептали: – …и прости мне, равви, как я им прощаю…

Он с трудом поднялся, подошёл к сикоморе и задрал голову, высматривая в кроне. Плодов не было. Нерешительно потряс. Ничего. Фома грустно кивнул, но тут сильный порыв ветра качнул сикомору, и под ноги ему упала одна смоква, маленькая, сморщенная, прошлого года…

Фома бережно поднял, улыбнулся. Оглянулся на дорогу. Легионеры почти скрылись из виду.

Фома устроился под деревом, достал из торбы и бережно развернул холстинку с хлебцами. И сказал над хлебом и сморщенным плодом: – Спасибо, равви, что помнишь о малом своём Фоме… Что укрепляешь слабую плоть мою, как укреплял испуганный дух мой…

Он начал медленно, с огромным удовольствием откусывать от смоквы, попеременно отламывая по крошечному кусочку от хлебца. Но вот взгляд его остановился и замедлил руку…

Верно, вспомнил что-то добрый Фома…

– Равви мой… слаб я оказался на деле… Ты уж прости меня… маловерного… Все клялись пойти за тобой, а ушёл один… наш брат Искариот… предатель…

По траве прокатился ветер. Зашелестели ветки над головой Фомы. И показалось Фоме, что тихо зовут его… – Фомаааааа…

Фома тревожно оглянулся. Никого. Навернулись слёзы, и весь выплеснулся Фома в радостном шепоте: – Это ты, равви? ТЫ!!!!

Порыв сильного ветра качнул сикомору. Фома поднял голову, вглядываясь в сильные и шумные ветви, в мелькающее сквозь них солнце.

Он тихо, счастливо засмеялся…

…Вскочил с травы, поднял руки и завопил:

– Конечно же! Вифлеем!!! Это Его знак! Глупый Фома… глупый!!!