— Я вас полюбила, граф, с нашей первой встречи на Лубянке…

— Когда ваши товарищи по разбойничьей партии подстрелили меня?

— Я рядом с вами оказалась случайно в тот момент, когда вы обливались кровью. И, вот увидав вас, я сказала себе: «Это — моя судьба!»

Соколов засмеялся, впрочем, весьма добродушно:

— Вы, Юлия, перевязали меня, помогли доставить в больницу Евгения Владимировича Австрейха на Мясницкой, чтобы ночью подослать убийцу. Так?

Сыщик, кажется, попал в цель.

Юлия вдруг смешалась, ее лицо залилось краской.

Соколов насмешливо сказал:

— Вы, Юлия, не простудитесь? Может, вам лучше одеться?

Девица беззвучно зарыдала, и ее круглые, стоячие груди с розовыми большими сосками заходили вверх-вниз, касаясь широкой распахнутой рубахи сыщика. Она пробормотала:

— Да, я виновата перед вами, Аполлинарий Николаевич! Все это время я думала только о вас. Меня снедали муки ревности. Я готова посвятить свою жизнь вам.

— Вы, Юлия, уже посвятили ее — революционному террору.

— Это было заблуждением. Я прочитала «Капитал» Маркса. Мне показалось, что следует бороться за счастье трудящихся.

— И что же?

— Когда я ближе познакомилась с революционными «товарищами», я полностью разочаровалась в них. Это наглые, ничтожные и алчные людишки, готовые ради низменных страстей — денег и властолюбия — залить кровью весь мир. Я выдам вам все свои связи. Я назову адрес, где живьем сожгли несчастного прокурора Александрова. Я расскажу, в какую ловушку заманивают вас. Эти изверги желают расправиться с вами тем же бесчеловечным способом, как с прокурором. Я открою вам самую большую тайну: способ, каким хотят устранить всю Августейшую семью и самого Государя.

В Соколове вновь заговорил инстинкт охотника.

— Расскажи, милая Юлия, сейчас расскажи. А потом…

— Нет, ни слова, мой друг! Дела пусть будут утром. А сегодняшняя ночь должна принадлежать нам — ночь любви.

Соколов едва удержал вздох огорчения.

Персики

Ханжи и извращенцы могут ахать, закатывать глаза и громко возмущаться: «Какая безнравственность, как можно семейному человеку, презрев верность родному очагу и беременной супруге, вступать в интимные отношения с красавицей сомнительной репутации!»

На это отвечу: блуд, конечно, грех. Но ханжество, с его грозной добродетелью, — смешно и даже омерзительно.

Графа Соколова Создатель наградил не только мужественным и веселым нравом, не только неотразимой внешностью и атлетическим сложением, но и совершенно исключительной мужской силой…

Разведчик должен легко преступать рамки ханжеской морали, когда речь идет о благе Родины, а рядом с тобой полная загадочной и чарующей женской красоты юная особа!

*

И вот за небольшим окошком зарделось утро нового дня. Высокие облачка окрасились серебристо-пурпурным цветом, поднимающимся из-за крыш и золотых маковок церквей свежим солнцем.

Соколов с нетерпением ждал этого часа.

Юлия предложила:

— Давайте, славный друг, сдвинем бокалы — выпьем за ушедшую ночь! Почему все прекрасное так быстро уходит, оставляя лишь воспоминания и рубцы на душе? Никогда и ни с кем я не испытывала такого наслаждения.

Соколов не выдержал, сказал:

— Юлия, скольким мужчинам ты говорила такие слова? В том числе Гарнич-Гарницкому!

— Но только вам одному я говорю это совершенно искренне. И потом, я верю в полную женскую свободу — никто мне не может запретить распоряжаться собственным телом, как я сама желаю. Кого хочу, того и осчастливлю.

Бокалы, сомкнувшись, издали тонкий звук.

— Пусть принесут персики! — капризно произнесла Юлия.

Соколов поставил на стол бокал, повернул ключ, распахнул дверь:

— Эй, человек!

В ответ — тишина.

— Оглохли, черти полосатые? — гремел Соколов, распахивая двери во всю ширь и выходя на антресоль. Зал был уже пустым, тщательно убранным, на столиках выделялись в полумраке свежие накрахмаленные скатерти.

У сыщика было сильно развито боковое зрение. И ему вдруг показалось, что Юлия что-то насыпала ему в его бокал.

Он не подал виду.

«Нет, это не человек — змея ядовитая», — внутренне содрогнулся сыщик.

В этот момент появился заспанный лакей.

— Где тебя носит, леший? — громыхнул Соколов.

— Так мы, ваше благородие, только до трех ночи открыты, а сейчас уже начало девятого.

— Принеси персики! — приказал Соколов.

— Буфет закрыт. Меня оставили ради уважения к вам… Больше никого в заведении нет.

— Ну так открой буфет, а я тебе помогу!

— Пользы от того не будет. У нас зимой виноград, ананасы, бананы, яблоки и груши, а персиков нет в карте.