Армия Карла V под командованием Георга Франдсберга перешла Альпы в 1526 году. Условием успешных боевых действий было наличие тяжелой артиллерии. Имперское командование не имело возможности перетащить пушки через горы и рассчитывало получить их у герцога Феррарского Эрколе д'Эсте. Семейство д'Эсте издавна враждовало с Римом. Когда же на папский престол взошел Климент VII, представитель дома Медичи, правившего соперничавшей с Феррарой Флоренции, эти отношения обострились еще больше. Понимая, сколь опасно для него сближение между Феррарой и империей, папа решил подкупить Эрколе д'Эсте, однако замешкался, и папские послы прибыли к герцогу, когда тот уже столковался с Карлом. А ведь поторопись Климент с деньгами — и имперская армия могла бы так и не получить орудий.

Вторая случайность в этой роковой цепи произошла в ноябре 1526 года. Тогда, в мелкой стычке с отрядом Франдсберга, был случайно ранен единственный по настоящему одаренный военачальник в семействе Медичи, молодой человек по имени Джованни делла Банде Нере (к слову, невероятно похожий на будущего покорителя Италии — Наполеона). Его настигло ядро одной из тех самых феррарских пушек. Рана оказалась смертельной, в результате чего не стало последнего полководца, способного преградить имперским войскам путь к Риму.

Но не только это сочетание военных и политических обстоятельств имело серьезные последствия для Вечного Города со всеми его средневековыми святынями и шедеврами Ренессанса.

В мае 1527 года, как раз в то время, когда в Риме хозяйничала имперская солдатня, за тысячу миль от Италии, Генрих VIII заявил своей жене Екатерине Арагонской, что желает развода. Так началось «великое дело короля», в основе которого лежало, на первый взгляд, вполне естественное желание получить жену, способную принести наследника. В конце концов, Генрих был женат на вдове своего брата, так что канонические основания для расторжения брака имелись, и обычно в таких случаях Святой престол шел навстречу венценосцам Европы. Однако нынешний папа находился в зависимости от племянника Екатерины, Карла V, так что рассчитывать на согласие Генриху не приходилось. В результате всего за несколько лет Генрих радикально решил эту проблему, разведясь не только с женой, но и с Римом, Он объявил себя главой независимой англиканской церкви, что повлекло за собой необратимые перемены в духовной и общественной жизни Англии, а также упрочение позиций протестантизма, обретшего сильного союзника.

Однако ни одно из упомянутых выше событий, повлекших за собой существенные перемены в развитии европейских государств, не может сравниться с битвой при Мохаче, произошедшей в Венгрии в 1526 году. Последствия этой битвы грозили затронуть не только итальянский Ренессанс или англиканскую и лютеранскую реформации, но и судьбу взаимоотношений христианства и ислама. И это не говоря уже о будущем Германии и Испании, представлявших собой наследие Карла V — крупнейшей политической фигуры того столетия.

Победа, одержанная оттоманским султаном Сулейманом Великолепным при Мохаче 29 августа 1526 года, безусловно являлась одной из наиболее значимых в мировой военной истории. Спустя почти три четверти века после падения Константинополя турки пришли в движение. Грозным валом прокатившись по Балканам, войска Сулеймана в 1521 году захватили мощную крепость Белград.

Пятью годами спустя они выбили крестоносных рыцарей ордена Святого Иоанна (госпитальеров) с острова Родос и были вполне готовы к дальнейшему наступлению на Европу. При Мохаче они истребили цвет венгерского воинства — последнюю силу на Балканах, способную оказать сопротивление мусульманскому натиску. Вместе с королем, двумя архиепископами и большей частью венгерской аристократии погибло тридцать тысяч воинов, павших в бою или убитых после него, ибо победители не брали пленных. Послание Сулеймана, возвещающее о победе, буквально брызжет восторгом:

Теперь, когда турки хозяйничали на Балканах, неминуемо вставал вопрос — что же дальше?

Впрочем, в 1526 году Сулейман, как и после захвата Белграда в 1521-м, вновь отвел своих грозных янычар в Константинополь для перегруппировки. На протяжении трех лет он, казалось, даже не помышлял о том, чтобы двинуться вверх по Дунаю, вторгнуться в Австрию и осадить Вену. Тем временем Фердинанд Габсбург, воцарившийся в Австрии и Богемии после отречения своего брата Карла, предъявил претензии на остатки венгерских владений [128] и вступил в борьбу с князем Трансильвании Яношем Запольи. Последний обратился за помощью к Сулейману. Понимая, что в центральной Европе у него нет соперников опаснее Габсбургов, Сулейман согласился поддержать трансильванца с тем, чтобы тот признал себя вассалом Оттоманской Порты и обязался платить ей дань. Достигнув соглашения с Запольи, 10 мая 1529 года Сулейман выступил из Константинополя во главе огромной, семидесятипятитысячной армии.

И тут вмешались непредвиденные обстоятельства. Лето 1529 года выдалось одним из самых дождливых за истекшее десятилетие. По лаконичному утверждению биографа Сулеймана Роджера Бигелоу, «дожди в тот год были столь сильны и продолжительны, что серьезно повлияли на ход кампании». Мы не сильно погрешим против истины, если заменим слова «повлияли на ход» на «определили исход». Из-за дождей Сулейману пришлось бросить по дороге всю тяжелую артиллерию, служившую серьезным подспорьем в его предыдущих походах. Кроме того, неблагополучные погодные условия помешали его войскам двигаться с обычной скоростью: они преодолевали раскисшую местность настолько медленно, что достигли своей цели — ворот Вены — лишь через пять месяцев. Только к тридцатому сентября Сулейман был готов бросить своих перепачканных и усталых воинов на штурм, однако ему приходилось мириться с тем, что упущенное время позволило австрийцам подготовиться к обороне. За лето им удалось почти вдвое увеличить численность гарнизона — теперь он насчитывал 23 000 солдат, из которых 8000 добрались до города всего на три дня раньше турок. Ни один приступ не увенчался успехом, и к середине октября Сулейман решил снять осаду и уйти. Впоследствии он объяснял это тем, что Фердинанд бежал, а в захвате города без правителя мало славы.