Наконец он услышал хорошо знакомый звук удаляющихся шагов. Но тут же Рино вернулся!

Уходи, уходи же! — мысленно умолял его Лелло.

Прошло еще минуты две. И опять раздался громкий звук шагов по ступенькам и стих. На этот раз окончательно. Двумя этажами ниже хлопнула дверь лифта. Лелло подбежал к проигрывателю, выключил его и ночник и бросился к окну. Но ворота с мансарды не были видны, а площадь никто не пересек.

Простояв у окна минут десять, Лелло пошел в кухню, положил в стакан два кубика льда и налил себе виски. Одним глотком выпил половину, закурил сигарету и позвонил Массимо.

Никто не ответил. Лелло снова набрал номер. Молчание… Массимо, по-видимому, еще не вернулся домой. А может, и вернулся, но снова убежал куда-нибудь. Когда нужно с ним посоветоваться, поделиться, услышать слова утешения, Массимо всегда не оказывается дома. Кстати, они толком даже не договорились о завтрашней встрече в «Балуне».

Лелло стоял посреди комнаты и нервно сжимал в руке стакан. Поистине черный день — начался плохо, а кончился еще хуже. Он зашел в ванную, проглотил таблетку ансиолина, вернулся к окну и сел на диван. Потом поднялся и еще раз позвонил Массимо. Безрезультатно. Включил телевизор: по одной программе передавали дурацкие песенки, по другой — о кризисном положении сахарных заводов на острове Сардиния.

Читать Лелло не мог — слишком был взволнован. Прогулка успокаивает лучше всего, но Костаманья мог поджидать его у ворот. Рино способен всю ночь просидеть в машине, не сводя глаз с окон его квартиры.

Как же я тогда выйду завтра утром?! — мелькнула у Лелло мысль. Остается одно: Массимо заедет за ним на машине.

Лелло позвонил ему в третий раз. Длинные гудки.

Им овладела бешеная злоба, а выместить ее не на ком. Его заперли в клетку. Сейчас он выйдет и отдубасит этого Костаманью, а потом дождется Массимо у ворот его дома, чтобы отдубасить и этого скота.

Тут он вспомнил, что в жизни никого не бил и не умеет драться. Он резко дернулся и пролил остатки виски на розовую подушку. С проклятиями бросился в ванную комнату, намочил носовой платок в горячей воде и стал тереть пятно. По мере того как оно уменьшалось, стихал и его гнев.

Нет, Рино не высидит в машине целую ночь. В худшем случае он вернется завтра утром часов в девять, ведь он знает, что по субботам я не выхожу раньше десяти… А я сбегу в восемь; для Массимо оставлю в дверях записку на большом листе бумаги. Если не удастся созвониться с Массимо, он сам приедет за мной и узнает из записки, где именно в «Балуне» мы должны встретиться. К тому же если Костаманья вернется и прочтет записку, что он наверняка и сделает, то поймет — с надеждами нужно проститься. Для этого достаточно, чтобы записка была ласковая, сердечная.

Довольный своей находчивостью, Лелло взял бумагу, карандаш и стал сочинять записку.

— Вот, — сказал американист Бонетто, объяв рукой и маленькую каменистую площадь, куда они с трудом пробрались сквозь толпу, и веер переулков, и дряхлые дома, облезлые лавки, полуразрушенные склады, бараки и рыночные ряды, где было выставлено всякое старье, — это и есть «Балун».

— Fascinating! — воскликнула американка, подруга Федерико.

— Очаровательно! — перевел Бонетто Анне Карле и Федерико, которые и сами отлично владели английским.

Бурлящая толпа сразу же разделила их, прибив американиста и американку к тележке с поношенной обувью, а Федерико и Анну Карлу — к огромному прилавку с надписью «Красивые вещи».

— Очень тебе благодарна, — процедила сквозь зубы Анна Карла.

Федерико притворился, будто не расслышал, благо рядом пробовали фонограф.

— Любопытная штука, не правда ли? — поспешно и с улыбкой проговорил он, показывая на потрескавшийся ночной горшок, расписанный цветами. Потом с той же наигранной веселостью показал на гипсовую Белоснежку, литографию «Встреча в Теано» [9] и на вальдостанские колокольчики. Но под недружелюбным взглядом Анны Карлы быстро сник. — Прости, но не я же его пригласил.

— Кого?

— Бонетто. Это Шейла…

— Собственно, дело не в Бонетто, и даже не в Шейле.

— Выходит, дело во мне? Говори, не стесняйся.

— Я и не стесняюсь. Разве так себя ведут друзья? Сначала ты умоляешь меня повозить по городу твою туристку, потому что сам занят по горло. А потом вы сваливаетесь мне на голову втроем, да еще пытаетесь втянуть меня в веселую компанию, когда я… Перестань! — крикнула она, вырвав из рук Федерико колокольчик, которым тот позвякивал, пытаясь скрыть смущение. — А я, представь, больше всего на свете ненавижу компании, особенно веселые. Между прочим, я на утро наметила тысячу дел!