Хрущев умалчивает только о том, что случившееся произошло по его вине, и пытался свалить все на Сталина– это, мол, он задавил Украину непосильными поборами.

Иосиф Виссарионович вызвал Хрущева в Москву. «Я был готов ко всему, – писал Никита Сергеевич, – даже к тому, чтобы попасть в графу врагов народа».

Таким образом, он отчетливо представлял, что натворил и что он заслуживает самой серьезной кары. Однако Сталин не отдал его под суд, и это свидетельствует о его мягкотелости и об особом расположении к Хрущеву. Он отверг хрущевскую идею карточной системы и оказал Украине необходимую помощь в обеспечении зерном, возвратив колхозам и совхозам семенной фонд, который Хрущев насильственно конфисковал. Естественно, Никите Сергеевичу пришлось выслушать серьезное замечание в свой адрес. Сталин называл его безответственным человеком, болтуном и демагогом.

Однако этим дело не кончилось. Сложившаяся ситуация на Украине заставила Сталина шире взглянуть на проблемы сельского хозяйства в стране. В феврале 1947 года все вопросы, связанные с этой отраслью, выносятся на обсуждение пленума ЦК.

Здесь Никите Сергеевичу «всыпали», что называется, по полной программе. Однако в своих воспоминаниях Хрущев пытается обелить себя и показать, какой он скромный и деловой человек. Он рассказывал о том, что якобы Сталин предлагал ему сделать доклад на пленуме, а он отказался: «Нет, товарищ Сталин, очень прошу вас, освободите меня. Я мог бы сделать доклад об Украине, которую я знаю, но я же не знаю Российской Федерации. О Сибири вообще понятия не имею».

Утверждения Хрущева не нуждаются в комментариях. Это не что иное, как красивая мина при некрасивой игре. Вряд ли Сталину пришла бы в голову мысль поручить делать доклад на пленуме человеку по вопросам, решение которых он провалил. И последнее: о чем мог говорить Хрущев в своем докладе, если в республике, которой он руководил, по его вине начался голод.

Доклад на пленуме делал А. Андреев. Большую часть своего выступления он посвятил положению дел в Украине и негодным методам хрущевского руководства сельским хозяйством.

Во время перерыва к Хрущеву подошел Берия.

– Говорят, что ты построил молокопровод, – сказал он, – и теперь парное молоко от пятисот тысяч коров прямо по трубам поступает в магазины. Это ты здорово придумал. Ты расскажи об этом на пленуме. Поделись опытом.

Лаврентий Павлович явно издевался над Хрущевым.

Через месяц после февральского пленума ЦК КП(б) состоялся пленум ЦК компартии Украины. Здесь уже с докладом выступил Хрущев. Это было ему положено по штату. Речь его походила на раскаяние за содеянное. Вместо обычных шуток-прибауток, к которым всегда прибегал в своих выступлениях, он занялся самокритикой и признал «серьезные ошибки в партийном и хозяйственном руководстве республикой».

Пленум снял Хрущева с должности. Он остался лишь секретарем Киевского горкома партии. Первым секретарем ЦК компартии Украины был избран Каганович.

Признавая на словах свои ошибки и промахи в руководстве Украиной, Хрущев считал, что с ним обошлись несправедливо. В душе зрела злость и обида на Сталина. Больше всего его раздражало то, что его преемником стал Каганович.

– Нашел, кого прислать на Украину, – возмущенно говорил он жене, – Кагановича! А что Каганович знает об Украине? – спрашивал он и сам же отвечал. – Ничего не знает и не понимает. Да вдобавок еще и еврей. Еврей не может руководить Украиной.

Нина Петровна хотела было напомнить Никите, что Каганович в двадцатых годах уже возглавлял партийную организацию республики и, следовательно, легко может разобраться в ее хозяйственных делах, но, видя раздраженное настроение мужа, принялась его успокаивать.

– Все образуется, – говорила она, – возможно, Каганович и сам поймет, что Украина ему не по зубам.

Однако перспектива, обрисованная женой, не устраивала Хрущева. Он не верил в то, что Кагановича могут скоро отозвать в Москву, и решил действовать по своему усмотрению. Но что можно сделать в сложившейся ситуации, он и сам не знал. Понимал, что нужно всячески скрывать свое истинное настроение и, уловив удобный момент, нанести сокрушительный удар. Хитрость в сочетании с интригой – вот то оружие, которое Хрущев решил применить в данной ситуации. Он начал действовать осторожно и осмотрительно. Кагановича он встретил с распростертыми объятиями, как старого друга.

– Ты самая лучшая кандидатура для руководства Украиной, – говорил он своему преемнику, – я боялся, что Сталин мог бы прислать Молотова или Маленкова или кого-либо другого. Они бы тут не удержались, а ты со своим опытом и авторитетом – то, что нужно республике.

Лазарь Моисеевич слушал излияния Хрущева и удивлялся его открытости, откровенности и добропорядочности. Так он и доложил Сталину, когда тот спросил его о поведении Хрущева после отставки.

– Он ведет себя честно и открыто, – сказал Каганович Сталину, – признает свои ошибки и, на мой взгляд, глубоко в них раскаивается.

Через какое-то время Сталин сам позвонил Хрущеву и спросил его о самочувствии. «Для меня лично, – писал в мемуарах Хрущев, – главное заключалось в том, что Сталин как бы возвращал мне свое доверие. Его звонок был для меня соответствующим сигналом… Это улучшало мое моральное состояние…»

Между тем положение дел на Украине не улучшалось. Кризис в промышленности и в сельском хозяйстве Каганович объяснял не только ошибками Хрущева в руководстве республикой, но и происками «украинского буржуазного национализма», которому он объявил беспощадную войну. Однако Лазарь Моисеевич не учел одного обстоятельства. В райкомах, горкомах и обкомах партии – везде были расставлены сторонники Хрущева. Над ними-то и нависла угроза за допущенные провалы в экономике. Они заволновались и побежали к Хрущеву за советом. Никита Сергеевич принимал их, внимательно выслушивал жалобы и разводил руками.