Все они лишний раз подивились чельцовской памяти.

Александр Евгеньевич рассказал, что в Ленинграде люди работают, не сегодня-завтра поступит материал. Громов в ресторанах почти не показывается, в Филармонии не был, можно предположить, что делового подтекста в его выезде в Ленинград нет. Связи Шитова устанавливаются.

И он, и Новинский согласились, что четвертый в группе должен быть.

— Мы попросили выяснить по Семинаристу, — сказал Лобачев. — Вполне допустимо предположить его кандидатуру в этой роли.

— Логично, — сказал Новинский, тут же нажимая соответствующие кнопки. — В каком году, осужден? Срок?

Вадим полистал ежедневник, выдал требуемые даты.

Ко всеобщему удивлению, совещание их еще не закончилось, как раздался звонок относительно Семинариста.

— Это уж, называется, повезло, — после первых фраз, прикрыв трубку рукой, сказал Новинский.

Докладывали ему долго.

— Прелестно, прелестно, — приговаривал полковник, машинально поворачивая востроносую, похожую на вдруг устремившуюся ввысь пирамиду-модель взлетающего корабля. Потом он спохватился, нажал еще кнопку, и все они слушали последнюю историю Семинариста, который оказался поистине ушлым парнем.

Срок по делу «Церковников» он получил, естественно, меньший, нежели сам Громов, да тут еще и амнистия подоспела. Словом, отсидев свои три года, Кнутов не склонен был переквалифицироваться в работягу. Занялся спекуляцией. Петровка, 38 привлекала его по делу группы спекулянтов кримпленовыми изделиями. У него отобрали подписку о невыезде. Вызывают на допрос — нету. Туда-сюда — пропал. Чуть не объявили во всесоюзный розыск. Выясняется, что сидит в Солнечногорске в камере предварительного заключения, задержан с поличным при перепродаже книг возле Книготорга. Сборник стихов Мандельштама вместо рубля сорока семи чуть было не успел продать за шестьдесят целковых.

— Есть же любители! — вздохнул Корнеев, и не ясно было, кого он подразумевает, то ли необратимого Семинариста, то ли поклонников Мандельштамовых стихов.

— Так что можете побеседовать, — сказал Новинский. — Маловероятно, но не исключено, что юноша работает, так сказать, по совместительству. Если оперативной нет, возьмите мою машину.

Булахов долго, внимательно слушал.

— Совместительство маловероятно, — сказал он. — Громов вряд ли разрешит своим исполнителям рисковать. Ни по каким поводам попадать в милицию они не любят.

— Не проверить ли, с кем Громов сидел и с кем освобожден? — предложил Корнеев.

— Логично, — сказал Новинский. — Главное, с кем сидел. Освобождены могут быть в недалеко отстоящие, однако же разные сроки. Логично. Посылаем.

Потом они обсуждали эти самые особо важные в таком деле каналы сбыта. Лобачев и Корнеев были готовы к нуднейшему изучению справочника, в котором перечисляются скупочные, комиссионные магазины и приемные пункты, куда поступают от населения самые различные вещи, начиная от фарфора и мехов, кончая книгами. Корнееву пришлось однажды побить ноги, разыскивая нужный магазин, с тех пор справочник получил постоянную прописку в его сейфе.

Однако ж оказалось, что Булахов уже позаботился. В реставрированной старой церкви на улице Разина, где скупались иконы, побывали. Иконы, хотя бы отдаленно сходной с похищенной, в скупку не поступало.

— Спасибо, Александр Евгеньевич, — поблагодарил Корнеев. Ноги бить в основном пришлось бы ему.

Касаемо каналов пришли к общему мнению: если икона осела вообще, то только в частной коллекции. Однако, вполне вероятно, что такая ценность может иметь окончательного адресата и в весьма отдаленном пункте. Стало быть, поговорить с коллекционерами, с кем будет удобно, и тщательно заняться всеми перекупщиками — бывшими, действующими и возможными.

— У меня есть еще предложение, — сказал Лобачев. Корнеев быстро и коротко взглянул на товарища. Никогда никому бы он в этом не сознался, но, восприняв облик Громова, встающий из двух первых дел, Корнеев внутренне резко воспротивился подключению к колосовскому делу Никиты.

Лобач не прав, Корнеев менее всего склонен пестовать маменькиных сынков-братиков, но нельзя же забывать и то, что парень только-только переходит в угро, он толков, он грамотен, но у него просто нет еще личного опыта. Это ведь не шутка — выходить на такого матерого, как Громов, это не в тире по мишени отстреляться, это не квартирную воровку выследить и отловить.

Когда Вадим коротко и точно — все у него, у черта, не раз обдумано, вплоть до формулировок, — изложил и обосновал свое предложение, Корнеев сразу же высказался против. В его словах тоже была логика. Он сказал, что надежнее бы подключить к группе его самого: кроме громовской бригады, на юге никто из колосовцев может не быть, да и не так-то уж он, Корнеев, в Колосовске примелькался.

Корнеев говорил, не глядя на Лобачева, зато Лобачев смотрел на него в упор и откровенно посмеивался.

— Да на чем ты, Михаил Сергеич, умеешь играть? — спросил он, едва Корнеев умолк. — На чем, кроме чужих нервов?