Кнутова, видимо, несколько обнадежило то, что непосредственно о Громове его не спрашивали. Пока Лобачев беседовал с Кнутовым, товарищи из отдела выяснили с Петровкой, 38 даты вызовов Кнутова по делу спекулятивной группы, день взятия подписки о невыезде. Этот день, кстати, точно совпадал с последним приходом Сантехника к Вознесенским, так что алиби Кнутова в этом случае можно было считать установленным. А раз так, ничтожна вероятность нанесения им и первого визита.

Вызванный из кабинета телефонным звонком, Лобачев вернулся уверенный, что Сантехником Кнутов не был.

Собственно, можно бы и расстаться на этом, но Лобачева тянуло еще разок проверить реакцию Кнутова на имя Громова вообще. Ведь они все же были в какой-то степени связаны. В таких операциях, как ограбление священников, наводчик играл весьма значительную роль и должен был пользоваться доверием.

— Так что не тревожьтесь о Громове, — индифферентно заметил, возвратившись в кабинет, Вадим. Взялся за портфель, положил туда принесенную папку, в которой имелась одна-единственная ненужная бумажка с датами, поглядел на часы. Ну, потом, уж так и быть, решил выкурить еще сигарету. Предложил Кнутову. Тот с достоинством поблагодарил, вытащил свои.

— Тут культурно, — сказал он. — Попросил — принесли.

— Ну, не знаете так не знаете, — закончил разговор о друзьях Громова Вадим. — Себя тоже в друзьях не числите?

Нет, вспоминать о Громове решительно не доставляло Кнутову удовольствия, хотя с чего бы, казалось? Если судить по протоколам их общего дела, друг друга они не топили. Но тень тревоги опять явственно прошла по лицу Семинариста.

— Не держатся у Громова долго ни девчонки, ни друзья, — высказался он неопределенно и притушил в пепельнице недокуренную сигарету, из которой получился бы преотличный бычок. Напрасная расточительность в его положении.

«Он боится Громова, — решил Лобачев. — Либо активно не симпатизирует, либо боится. Эти два чувства, между прочим, всегда взаимосвязаны. А ведь Громов его не топил, — мысленно Вадим еще раз вернулся к делу. — В чем подоплека кнутовской фразы? Громов ли отталкивает или от него уходят? Ясно, что, упомянув девчонок, Кнутов вовсе не имел в виду женщин. Длительные связи и этой среде вообще редкость».

Кнутова увели. Лобачев позвонил Бабаяну, доложил о непричастности Семинариста, просил форсировать ответ из мест заключения.

— Уже, — сказал Бабаян.

Лобачев спустился вниз, вышел на улицу. Томительной жары уже не было. В машине Вадима ждали бессменные рыбные консервы в томатном соусе, которые Володя сумел предусмотрительно открыть, и хлеб, и бутылка ситро, тоже открытая. Даже алюминиевая чайная ложка была. Ай да Володя!

Вадим поел не с аппетитом — с жадностью.

— Не за что, Вадим Иванович! — с гордостью принял довольный Володя благодарственную речь Вадима.

Они выехали из Солнечногорска. Вадим вынул было неизменный свой ежедневник, стремясь не утратить ни минуты драгоценного часа с лишним, выпадавшего ему на дорогу. Но взглянул в окно и вдруг не смог оторваться от земли, которая быстро у обочины и медленно в отдалении лесными полянами и березовыми рощами уплывала назад, назад…

Вадима настигла неожиданная глубокая тревога о самом себе. Не останется безнаказанным, что подолгу он отрывается от земли, что забыл, как ложатся на ней росы и как распевают лягушки на болотах.

За стеклом в пыльных каплях высохшего дождя рождался вечер, без каких-либо особенных красок, обыкновенный подмосковный вечер. Вадим подумал, что раньше, когда он был в возрасте Никиты, такой вечер представлялся обязательно вдвоем. Теперь же ощущение красоты, доступности и вечности этой красоты столь пронзительно, что, может, даже лучше быть одному.

Это почти мучительное чувство бессилия перед чудом земли впервые он испытал еще в детстве, в лесу около деревни Рябинки, где побывал маленький, с матерью по грибы, и вот до сих пор помнит этот лес.

Рябинки… Неизвестно даже, почему названа так деревня. Она стоит в дремучем лесу, ели там огромные, шапка упадет глядеть, огромные сосны, полумрак-полусвет. Если солнечный луч пробьется сюда, он не пляшет, не резвится, как в березовых рощах. Здесь деревьев лиственных нет, ветер тут не властен, луч лежит, как косая колонна. И медленно, неприметно продвигается: утром — сверху вниз, вечером — снизу вверх. Словно солнце хочет запомнить лес на ощупь…

Если уж нельзя побыть дома, если уж нельзя ни на день оторваться от преступников, которых постепенно вытягиваешь на свет из надежной, как мнится им, затаенности, если нельзя и долго еще не будет можно отдохнуть, чувствуя себя свободным от работы завершенной, то хоть на четверть часа остаться наедине с тишиной, землей и лесом, хоть это — можно?

Вадим пепредугаданно для самого себя ожесточился.

— Володя, притормози! — попросил он. — Минут на пятнадцать пойду пройдусь по лесу, прочищу мозги. А то рассохся я, как бочка: обручи, доски — все отдельно.