Резким движением он отложил справку и, как всегда в минуты напряжения, желая сосредоточиться, поднялся и стал ходить. Корнеев знал эту его манеру и не мешал, ждал. Ему справка не сказала ничего, что цепляло бы прошлое, но зато недвусмысленно ориентировала в настоящем. Для небольшой, не слишком обнадеживающей компании из трех человек двое ранее судимых — не густо ли?

Вадим ходил, крепко сжимая себя за локти и чуть подавшись вперед, как будто тяжесть давила на плечи. Какое-то пригодное к моменту воспоминание лежало в памяти, он это знал и мучительно напрягался, стремясь оживить его и оформить.

С чем воспоминание связано? Почему для Вадима не новы подробности в этой справке? Фамилия Громова? Нет, он манипулирует с этой фамилией уже несколько дней, и сама по себе она осталась для него индифферентной.

Что, кроме фамилии Громова, есть в справке? Лавринович… Разбойное нападение на женщину…

— Миша! Я начинаю вспоминать, — разом остановившись, с облегчением сказал Вадим. — Фу ты, даже устал, до чего свербило вспомнить. Ну, да! Это дело Суриков вел. Ну, тот, который потом в министерство перешел. Да ты его знаешь, он еще кодовые названия смерть любил придумывать.

— Знаю, — сказал Корнеев, не понимая еще, чем так обрадовало Лобачева воспоминание о Сурикове. — А что, я ему хорошие названия подсказывал. Красный Беспощадник, например. Чем плохо?

— Да, Да, Суриков вел дело Громова, — тянул пойманную ниточку Вадим, прислушиваясь сам к себе. — Не первое. Второе. По незаконным обыскам. Но Суриков парень дотошный, правильно дотошный. Он изучил и материалы по первому делу. И он как-то рассказал мне одну детальку из допроса, которая его задела. Обвиняемый Громов, ну да, Громов, сказал, что сам два раза ударил Лавринович по голове, не надеялся на товарища…

— Осмотрителен, — отозвался Корнеев. Он говорил серьезно. Он понимал, что из сотен вопросов и ответов, записанных в каждом деле, такая деталька могла-таки запасть в память не только Сурикову, но и Лобачеву.

— Знаешь что, Михаил Сергеич, — Вадим посмотрел на часы, было десять утра. — Я сейчас возьму у Шурыгина машину, если нет «Волги», пусть хоть мотоциклиста с коляской даст, в гражданском седле как-то несподручно, и двину прямо в архив. Хочу узнать о Громове все, что возможно. Похоже, мы правильно на него вышли. Уж больно все в цвет.

— А в управление не заедешь?

— Заеду потом. И с Белинки тебе позвоню. Но сначала в архив. Ты не забудь, выясни по сберкассам, не было ли вкладов.

Договорились: Корнеев в Колосовске займется всем, что они наметили по плану, а Лобачев немедля двинет в архив, о чем можно доложить начальству, если его будут спрашивать.

Шурыгин сказал, что «Волга» будет.

— Молодец мужик, помогает всесильно и не спрашивает ни о чем. В конце концов мог бы подумать, почему не из Москвы машину, коли надо в Москву… По званию мог бы и поинтересоваться.

Вадим закладывал в портфель толстый деловой ежедневник. Ему почему-то нравилось делать выписки, заметки для памяти в таких толстых, отлично переплетенных тетрадках-книжках нестандартного формата с разграфленными страницами. Большие записи располагались на многих страницах без учета дат и дней, но все-таки потом, при надобности, а то и просто так было легко проверить, с чем связан тот или иной прошедший день. За несколько лет у Вадима накопились такие ежедневки, своего рода дневники. На дневники настоящие всегда не хватало времени, и это было досадно.

Вадим сменил стержень в ручке, положил и ручку в портфель, опять посмотрел на часы, до машины оставалось еще минут десять — пятнадцать.

— А теперь послушай, Михаил Сергеич, садись да послушай, — попросил Вадим, застегнув на портфеле «молнию». — Вот теперь я скажу тебе, что у меня было на «потом», а ты на свободе обдумай, может, какие советы присовокупишь.

Корнееву полагалось логично огрызнуться за упоминание об ожидавшей его свободе для размышлений, что он и сделал бы, если б Лобач не обратился к нему по имени да еще и по отчеству. Без шутки они не часто обращались друг к другу.

Сейчас они сидели друг против друга серьезные, и если б кто третий поглядел со стороны, то не бог весть какие и молодые. У обоих морщины, а у Вадима и седина пробилась. До сорока еще три года, но в их деле у многих так. Старых нет, а седых много.

— Так вот, — сказал Вадим. — Ситуация с музыкантом тебе ясна. Он ехать не может. Что ты выяснишь по нему в данном случае, значения не имеет. Им в группу нужен гитарист. Подводка очень удачная. Считаю подходящей кандидатурой Никиту. Думаю, не будешь против. Обмозгуй подробности, и давай предлагать вместе.